Ангельский чин. Искус.

[Досада]

Полежала я тихонечко, полежала - и делать нечего, и сон нейдет. Оно так бывает, когда долго лежишь, а после деревенской-то жизни день в дороге да двое суток почти на коечке - это очень даже долго. Ну и вот, полежала я так сколько-то, полежала, да и встала, решила к окошку подойти, посмотреть, где звезды, хоть так определиться, сколько ночи осталось. И того, дура, не вспомнила, что бред и сон - не одно и тоже, вот он бред-то больной что с головой делает. В общем, когда мимо Ирининой койки проходила, собой свет от луны перекрыла, тень уронила ей на лицо. Дальше мне оставалось только от окна отшагнуть да к стене прижаться, только и радости, что ума хватило ладошки между собой и стенкой за себя положить, чтобы не прямо к камням спиной и тем, что ниже, да замереть, не шевелясь, потому как она с койки не просто поднялась. А во-первых, в малое мгновеньице оказалась не просто в проходе стоя, а низко по полу стелясь в полуторааршинном шаге, с одной рукой, перед собой согнутой, и кулак не кулак, и когти не когти, в общем, под эту руку попадать даже в больнице, где хирургия этажом выше тебя, крайне нежелательно. А вторая-то рука у ней в локте согнута, и ладошка дощечкой почти у плеча стоит, к груди боком повернута. И в этом вот виде она стоит, как из дерева резаная, неподвижно и спокойно, и в том, как у ней воздух в груди ходит, слышу я боевой распев, незнакомый, но понятный, да и откуда бы он знакомый был: где Саян, а где та их Тамань. И понимаю я, что девка из разведбатальона, будь она хоть пять раз инокиня, простоять так может хоть до утреннего обхода, а ночь едва началась, луна еще в горку катится. И не то беда, что мне так за ней стоять придется, а то, что она потом где стояла, там и ляжет, а потом ее откатят на коридор под простынкой, и вина за то будет на мне. Поняла и дальше стою, потому как стравить ее на себя сейчас у меня никакого желания, а что еще делать, мне пока непонятно. Я стою - и она стоит, боевой распев у нее в груди катается тихонько, длина-то у него примерно одна у каждого, в малую долю он укладывается пять раз, а потом или хвала и слава* - и отдыхать, или боевой пляс. Вышло второе. Видимо, и инокиня залежалась, руки-ноги свою долю привычного труда потребовали... хотя какой он привычный, думаю, она же отмолила и прощена. Это же искус, третий возврат. У нее он вот так пошел, совсем без перерыва, и оно не редко так, а перед ней, это выходит, Серафиму унесло. И значит, мой черед, и ежели я сейчас до койки не доберусь, ловить меня будут по всему коридору. Это если им прежде инокиня Ирина не задаст жару, а она на это вполне настроена. И вот стою я так, к стене ладошки прижавши, а к ладошкам ту часть себя, которая уже не спина, и все эти мысли невеселые думаю - а по проходу темной тенью летает инокиня, то есть не то чтобы совсем летает, крылья у ней не выросли, но шуму от нее не больше, чем если простыню встряхнуть или рукавом махнуть, а в проход между койками попробуй высунься: все углы посчитаешь и костей не соберешь. И пока она боевой пляс не закончит, лучше мне не шевелиться, а у меня уже свое из углов ползет, пока не разобрать, что оно такое, а радости все равно мало стоя это все встречать, потому что пока за спиной ничего нет, хотя бы больничной койки, помнить, где я и кто я, сложнее не в пример. Причем плясать ей два распева, или около того, а я у каменной стенки и так стою уже... уже, получается, почти что четверть часа. Вот же дел наделала себе и товарке по трудам, дура любопытная, как и разгрести теперь, непонятно. Смотрю, а у дверей Черный стоит собственной персоной, мало ему Серафимы, с одного ведра решил два раза сливки снять. И что-то дала сердцу волю, хоть и понимала, что нехорошо со всех сторон, а тихонько так, почти без звука сказала - справа спереди, говорю. Ирина, пляс не руша, туда и шагнула. Хорошо шагнула, с проворотом и махом сначала одной пяткой сильно выше спинки койки, а потом также и другой, по такой же дуге, уже прямо в цель. Цель, глаза округливши, кувырнулся вниз за полмига до того, как прилетело ему ногой в переносицу, и исчез. На том она пляс и закончила, стоит, озирается, вижу, сейчас заплачет - я стою у стены, уже сползаю по ней - слышь, говорю, пока стоишь, помоги до койки дойти. Она в меня всматривается, вовсе без доверия - ты кто? ты почему? я ей - душно, говорю, душно. Она мне пальцем грозит - нельзя, говорит, окно открывать, нарушение порядка это. Я ей - ладно, говорю, не буду. Она меня взяла за плечи и в койку отвела - неприятно брала, руки жесткие, тяжелые, да не о том речь, главное, что я вообще обратно в койку добралась, а то уже зуб на зуб не попадал, и в глазах комки цветные плавали. Только легла и провалилась, вниз полетела спиной вперед, и пока летела, успела состариться, умереть, истлеть и рассыпаться.
Открыла глаза - я опять на койке в боксе, а в ногах у меня собственной персоной стоит, откуда только вылез, пожилой козел на ногах ревматических, даром что меня нынешней он младше лет на пяток, кабы не больше, матери моей благодетель, кромешный мой кошмар, гильдейский купец, рыботорговец Пров Алмазович Спешнов. Стоит и плачет, и меня корит: из-за тебя, мол, ославили меня на всю волость, доходы я потерял, жена на порог не пускала, и прожил я по нумерам да постоялым дворам, и умер не дома, и плакать обо мне не стали ни жена, ни сын, а все из-за тебя, а вот если бы ты мне сдалась, как сыр бы в масле валялась и были бы оба счастливы. А сам ко мне подвигается, а я этот трюк уже знаю: морок этот приходит-то стыдом, а ежели сразу не оттолкнешь, давит силой, и не посчитать, сколько в этом бреду сами себя своей рукой задушили, кто за горло схватившись, кто подушку на лицо положив - верно, прятаться пытались. Да только отреченных этим не возьмешь, я в воспитательном* свой урок крепко выучила. Шалишь, говорю, в покраже виноват не кошель, а вор, а вишня цветет не затем, чтобы ей ветки ломали. А что до праздной холи, про которую ты мне поешь, так ее бы было бы полгода, а потом я б с пузом, на нос лезущим, или на углу просила бы ради Христа, еще из подлетков не выйдя, или на заправке ломалась бы за копейки, и там бы и умерла, рожая, потому как выкормили бы и без меня, и к делу бы приставили лет в шесть, на меня ни копейки не потратив, и сохранять жизнь мне выгоды бы ни у кого не было никакой. А он все ближе лезет - а неужели же говорит ты и так не ломаешься за копейки, не живешь впроголодь, без любви да ласки, а я-то хорош, спроси кого хошь, пол Свири про то знает, а другая половина завидует, не пожалела б, было бы что вспомнить, глаза закрывая на родильном столе. Я с последних сил на койке села, шелковую шаль со спинки стянула, запахнулась в нее - ты ври, говорю, да не завирайся, вспомнить мне и так есть что, и любовью с лаской я не обделенная, да и голодной не сижу. Он мне совсем близко к лицу прилез и шипит - скажи еще, что не ты камнями печку топила и год траву жрала. А я ему в эту рожу поганую смеюсь - так это, говорю, любовь вроде твоей мне столько стоила, дорогая она у таких как ты, дорогая да гнилая, и другой не будет никогда. Поди отсюда, говорю, упырь ты мерзкий, умер ты как жил, и виноватых в этом никого кроме тебя нет, и мою жизнь сальными своими лапами не трогай, все равно не замажешь, потому как если я после всего и печку отчистила, и живая тут лежу - я права, а не ты. И тут он, видно, последнее прибереженое достал, чтоб мне кинуть - ну хорошо, говорит, уйду, только ответь, тебе с убогоньким любиться, как, нигде не жмет? Вот тут я Ирину-то и поняла, почуяв, как меня с койки поднимает. Глянула на него и говорю, вслух на всю палату: девки, я сейчас буду звонить в звонок и всем просить чаю из мелиссы с сахаром, потому как возврат буйный, можем не пережить, уши прижмите, чтобы не затрясло никого. Слышу, Ирина простонала, Фотиния из своего угла прошелестела "спаси тебя боже" - а Серафима не откликнулась, у нее свое что-то, со смехом и, кажется, с разговорами, ну да ее Черный ведет, ей и резону откликаться нету.
Лишь бы как, по спинке койки, сначала своей, потом Серафиминой, перелепилась к двери, нажала на звонок и так стою. С минуту стояла, пока сообразила палец отнять. Как и когда этот призрачный упырь подевался - уже не запомнила, больно надо поважать* их являться лишним-то вниманием. Сестричка прибежала бегом, из защиты в одних перчатках и в респираторе, глазами одними спрашивает, что, я ей объяснила, что так и так, у двоих из четверых возврат буйный, и лучше чай с мелиссой дать сейчас всем, пока в боксе стекла целы. Она покивала и, на самом деле, через четверть уже часа принесла нам четыре поильничка с чаем из мелиссы, и по вкусу, вроде, там и ромашка была, ну да она для такого случая совсем не лишняя. Так что до завтрака мы проспали совсем спокойно и даже на обход нас не тревожили, пульс, вроде, считали, руку на запястье я сквозь сон упомнила, а будить и осматривать не стали.

---
*хвала и слава - благодарственная молитва Иоанну-воину и святому Георгию, укрепляющим дух и тело воина перед боем. В реальной версии традиции, разумеется, отсутствует.
*воспитательный дом - школа с обучением и проживанием особого типа, в ней учатся не платно, как в пансионе, а за счет общины, церковной или попечительской, и после завершения обучения бывший воспитанник обязательно получает рабочее место, определяемое той же общиной, и часть своей заработной платы перечисляет в общинную кассу до окончательной выплаты долга. Обычно это довольно длинная история, потому что кроме основной суммы, есть, разумеется, еще и проценты, но в некоторых случаях (получение действительного гражданства в их числе) проценты могут быть "прощены", в этом случае процесс существенно ускоряется.
*поважать - стимулировать, поощрять
---------
(окончание завтра)

@темы: слова и трава

Comments

[_ЛАЙТ_]

Спасибо.

[Сестра Карлотта]

Спасибо.
Очень основательно и внушительно - особенно для спины (и той части, что уже не спина). И очень вовремя.

[_ЛАЙТ_]

Досада, но, однако, интересное у них там общество - с одной стороны, с матери Нежаты спрашивали, что она делала для дочери как мать- прививки, ещё что-то. с другой стороны, можно шестилетнего ребёнка к работе приставить...

[Гость]

Здравствуйте,
Спасибо за продолжение, для меня большое удовольствие Вас читать.

[Зверь Ши]

Спасибо огромное. Очень своевременно и очень в тему.

[Досада]

_ЛАЙТ_, ну да, одновременно то и это И никому не жмет, всем нормально

[_ЛАЙТ_]

Досада, интересно, в рамках какой логики всё это сосуществует. Родитель - взрослый полноценный член общества и должен соответствовать некоторой норме, в том числе в заботе о потомстве. а потомство - оно само по себе не ценное, если чьё-то конкретное - то показатель годности этого кого-то, а если ничьё - то можно использовать, как выгоднее? Или как-то ещё?

[Jessica Mortimer]

Спасибо, очень ждала продолжения.

[-Samum-]

Здорово! Так ждал, чтобы узнать, что с ними дальше будет, как будут просыпаться и т.д.

[Гость]

спасибо.

dinni

[Досада]

_ЛАЙТ_, примерно так, да, но есть нюансы, и про них дальше будет, постепенно

[Гость]

Вау, счастье! Долгожданное продолжение!
И тут он, видно, последнее прибереженое достал, чтоб мне кинуть - ну хорошо, говорит, уйду, только ответь, тебе с убогоньким любиться, как, нигде не жмет? Вот тут я Ирину-то и поняла, почуяв, как меня с койки поднимает.
- Ой, да, ой, оно. Это ж ведь его часть урожая с общинного поля, такое, худое зерно, которое всей деревней на налоги сажали, абы как, по оброку растили, да оно и осталось в самом дальнем углу амбара, даже взимщики побрезговали. Сам он его не ел, ага, приберег, за...пииип такой.
Да только отреченных этим не возьмешь, я в воспитательном* свой урок крепко выучила. - а тут история отрока Виссариона вспоминается, ничего там воспитательные, дельные, как и сама идея действительных граждан.
Ох, спасибо.
Соня
(sonce в ЖЖ)

[~Ива~]

Спасибо! Штука то какая...

Отправлено из приложения Diary.ru для Android

[Jessica Mortimer]

и там бы и умерла, рожая, потому как выкормили бы и без меня, и к делу бы приставили лет в шесть, на меня ни копейки не потратив, и сохранять жизнь мне выгоды бы ни у кого не было никакой

А вот это в точку прямо до сбоя в дыхании. Очень актуален по нынешним погодам чай из мелиссы с сахаром.

Спасибо Очень хорошо.