В дом-то вошли, мне даже неловко стало: темно, холодно, явно с утра нетоплено, стол голый, кут нараспашку и на коробе одеяло прямо на доске, в общем, вид такой, что и не захочешь, а перекрестишься. Молодцов за мной как зашел, присвистнул и сразу вышел. Я ему вослед на дверь посмотрела, только решила удивиться, как сразу вспомнила, кроме него тут еще гость есть, надо же хоть лампу вздуть да жаровню раскочегарить, самовара-то нет у меня, незачем он мне. Ну, пока лампа, пока жаровня, он и вернулся, да с дровами, да явно не с моего дровника, Дровник у меня от крыльца хоть и на отлете, а все же крытый и обихоженный, под навесом кирпичная кладочка в два кирпича, и только на ней уже поленница, и дрова всегда сухие и чистые, так-то их рукой брать приятнее, а еще мои дрова мелкие, я по-вдовьи колю*, потому получается мелко. А зато горит быстро и тепло легкое и ровное. А то, что он принес, было в земле, в траве, и с кусками льда, расколото небрежной мужской рукой и без церемоний, не приноравливаясь, как плечо пошло.
Войдя, он меня плечом оттеснил к столу, сам занялся печкой, и, против моих ожиданий, огонь горел ровно и жарко уже через минуту, я как раз успела зажечь и наладить керосиновую лампу. Но на этом он, однако, не успокоился, а взял мой чайник и вышел с ним за дверь снова. Я опять посмотрела на дверь, пожала плечами и поднялась шарить на полке над лавкой - обещала копорского чаю его другу, так надо же достать. Пока по туесам копалась, Молодцов вошел, обколотил у порога ноги начисто, поднялся в горню к печке и пристроил чайник на крюк. Потом дождался пока я спущусь на пол, мрачно на меня глянул и спроси - у тебя съестной припас-то есть? Я плечом пожала - да что-то было, говорю, можно глянуть, но я вообще не озадачивалась..
Он к столу присел, посмотрел, как я закваску распаковываю и пристраиваю на окно, потом глянул на туес с копорским чайком, помолчал. Потом не стерпел, высказался. Ну, Ена, говорит. У меня и слов-то не осталось никаких вообще, включая непечатные. Нет таких слов, чтобы ими тебя назвать и против истины не пойти. Ты как у Арьяны объявилась, тебя все село ветродуйкой и путанкой в спину звало, а тебе все нипочем, я все думал, то ли ты дурная, а или бесстыжая, а сам делом проверить тогда еще в возраст не вошел. Ты как Петру на руках с поля до бани несла и с ней там осталась, пока ее муж оттуда с ее первым домой не забрал, я решил, что у тебя головы нет вообще, и ты не путанка и не ветродуйка, а на фронт не за мужиками поехала, а за длинным рублем, да длинный рубль дорого обошелся, голову-то повредило тебе. Да только ни ветродуйка, ни контуженая уряднику перечить против его слова не станет, и на правду полицейскому чину прям пальцем ткнуть и ума-то не каждому достанет, а храбрости тем более хватит не у всех, так что и тут не сошлось. Ну ладно, дай, думаю, дождусь, может в форме когда увижу, награды посмотрю, все и прояснится. Я от удивления руки-ноги растеряла. Слова, однако, во рту вроде были... какие-то. И как, говорю, посмотрел? Конечно, посмотрел, говорит. Когда тебе того чахоточного из города сосватали и ты грудью за село встала, и притом я не припомню до сего дня, чтобы ты в селе хоть спичкой одолжилась, то ли боишься, то ли стыдишься, то ли брезгуешь, вот этого и не знал только. Да и не в нашивках уже дело, потому что если так за людей встаешь, дурной смерти не боясь, а от них ничего не хочешь - то ты или блаженная, а их вроде в армию не берут, или бессмертная, а по тебе непохоже. Ну было. До сего дня. Но чтоб в зазимье из дому уйти, не протопив и на возвращение себе съестного не оставив... Нет таких слов, Ена. Нет таких слов. Я и руками развела - да в чем дело-то, говорю, ну зазимье и зазимье, голод и холод не первый год наступают, весной кончатся. Сказала и слышу от стола сочный такой шлепок, потом сразу другой, оборачиваюсь - а это Яник себе по лбу обеими руками приложил со всей полноты чувств. Тем временем и чайник закипел, я достала ближний туес, в нем был малиновый лист с чебрецом и шиповником лесным, мужикам-то в самый раз, а мне после холода тоже нормально, так и заварила, по кружкам разлила, ну что, говорю, к чаю-то дать чего? Молодцов только рукой махнул - да не надо, говорит, я еще завтра заеду, тебе сам дам из съестного припаса чего-нибудь, нельзя ж так, право слово.
Я помолчала, может еще чего он скажет, в кружке ложкой поболтала. Так, говорю, теперь давай рассказывай толком, что за страшная такая опасность может в зазимье быть, от которой съестной припас и теплая печка спасают. Молодцов с другом своим переглянулся, потом от стола встал, пошел дверь прикрыл поплотней, подумал, вышел в сенцы и наружную дверь прихлопнул тоже, а возвращаясь, дверь в сподню прям так тщательно прижал к косяку. Потом вернулся, сел и вполголоса так сказал - да елкин кот. Я чуть чаем не поперхнулась, кто-кто, говорю, какой кот? Ну елкин, говорит, кот, он от елок всегда приходит, с зазимья и до самых святок может прийти. И который дом холодный и голодный найдет - никого живых не оставит. У меня мать, думаешь, чего всю жизнь от печи не отходила? она из своей семьи одна выжила, он как пришел, все сидели над пустым кипятком, одна она у печки игралась, кукле кашу варила из золы и мешала щепочкой, он ей и сказал - ты тут одна хозяйка, у тебя одной дочка сыта, вот ты и живи, а остальные моя добыча. И до весны никого живых не осталось из семьи, всех он подъел. А она, шестилетняя тогда, потом чуть не десять лет по чужим людям да по богадельням странствовала, и только из-за того что варить ей нравилось, выбилась, хозяйка стала, одно время на царской дороге на станции работала, кормила проезжающих, у нее и личные подарки были от великого князя, весы для пряностей и мерные ложки, вот так. Потом уж по выслуге получила порядком денег, но их мы не трогали до самой ее смерти, сами с братьями уже к тому времени работали и дом вели, да и сейчас не трогаем, пусть лежат, есть-пить не просят.
Я послушала, покивала... вона что, говорю. Так вот он, копорский-то чаек, отчего по всем скитам хранится, по всем лесным заимкам лежит и у всех странствующих и путешествующих зимой он с собою есть обязательно. Бабы-то его не особо любят, сонный он для нас, сонный и тяжелый, от него мысли медленные, а мужику в самый раз. А особенно в холоде и голоде. С ним нужду и тяготу терпеть проще и сил от него прибывает даже когда их взять не с чего. А пока силы у человека есть, его ни елкин кот не сожрет, никто другой из неживых до него не приступит. А у баб для нужды и тяготы есть свой чай, синий, из цветков того же самого иван-чая, василька и синюхи, берут на него только цветки и только в полном цвету, ну да вам оно ни к чему, считайте, так, для разговора сказала, раз уж к слову пришлось. А копорский-то чай - он не чай, а натуральный травяной кистень против любой нужды и тяготы, его и рвут, и в печке жарят, и вальком мнут, а потом еще сушат в жару печном, так ему ли крепким средством от напастей не быть? Синий-то чай он другой, с ним любая беда не беда и была, дело как дело, либо сделала либо нет, а и умерла, так невелика беда - вода примет, небо укроет. Мужику такое не надо, да и семейной женщине пожалуй незачем, а бабе-знахарке в самый раз. Так что вы, Ян, копорский чай берите, и в дороге пригодится, и мало ли где ночевать придется, и вообще имейте в виду что его прикупить в путь у монахов или у бакалейщиков, только честных, всегда полезно. Ну да честных от нечестных вы пожалуй и без меня отличите. А синего чаю - нет, не дам.
Молодцов послушал, вздрогнул, передернулся... ладно, говорит, Ена, дело к ночи, спасибо тебе за тепло, за привет, за чай, а что в кои веки в гости зашла - за то отдельный поклон. А за твой рассказ полезный и познавательный я тебя завтра благодарить приеду, уж будь добра, побудь хоть день дома, не труди ноги, набегалась за осень-то, думаешь, я не знаю? так я у тебя пять раз с жатвы до зазимья успел пробой поцеловать, так что и я знаю, и все знают. Как рассветет завтра, я к тебе приду, а пока - спокойной тебе ночи. Встал и собираться начал. За ним и друг его поднялся, мне поклон как положено отвесил, пообещал заехать отблагодарить при случае, я выслушала, поулыбалась, и за ними закрыла дверь. Пошла глянула в печку...мама-Русь, Саян-батька, в золе-то песка чуть не горсть, это завтра печку выгребать и мести перед тем как хворост на щелок пережигать. Ну вот и дома посижу, будет мне занятие.
И уже ложась в куте на одеяло, уже засыпая, хихикнула - елкин кот, ну надо же.
Приснилась здоровенная мохнатая тварь цвета тумана, с зелеными горящими глазами и ростом чуть не с овцу. Тварь урчала как трактор и требовала чесать уши и пузо и разбирать колтуны на хвосте.
_______________________
* колоть дрова по-вдовьи - откалывать поленца от края чурбака, насколько позволяют силы, когда их не очень много. Нормальный, или мужской, метод колки дров предполагает, что чурбак раскалывают начиная с середины, сначала пополам, потом колют половинки, а если надо - и четвертинки.
Войдя, он меня плечом оттеснил к столу, сам занялся печкой, и, против моих ожиданий, огонь горел ровно и жарко уже через минуту, я как раз успела зажечь и наладить керосиновую лампу. Но на этом он, однако, не успокоился, а взял мой чайник и вышел с ним за дверь снова. Я опять посмотрела на дверь, пожала плечами и поднялась шарить на полке над лавкой - обещала копорского чаю его другу, так надо же достать. Пока по туесам копалась, Молодцов вошел, обколотил у порога ноги начисто, поднялся в горню к печке и пристроил чайник на крюк. Потом дождался пока я спущусь на пол, мрачно на меня глянул и спроси - у тебя съестной припас-то есть? Я плечом пожала - да что-то было, говорю, можно глянуть, но я вообще не озадачивалась..
Он к столу присел, посмотрел, как я закваску распаковываю и пристраиваю на окно, потом глянул на туес с копорским чайком, помолчал. Потом не стерпел, высказался. Ну, Ена, говорит. У меня и слов-то не осталось никаких вообще, включая непечатные. Нет таких слов, чтобы ими тебя назвать и против истины не пойти. Ты как у Арьяны объявилась, тебя все село ветродуйкой и путанкой в спину звало, а тебе все нипочем, я все думал, то ли ты дурная, а или бесстыжая, а сам делом проверить тогда еще в возраст не вошел. Ты как Петру на руках с поля до бани несла и с ней там осталась, пока ее муж оттуда с ее первым домой не забрал, я решил, что у тебя головы нет вообще, и ты не путанка и не ветродуйка, а на фронт не за мужиками поехала, а за длинным рублем, да длинный рубль дорого обошелся, голову-то повредило тебе. Да только ни ветродуйка, ни контуженая уряднику перечить против его слова не станет, и на правду полицейскому чину прям пальцем ткнуть и ума-то не каждому достанет, а храбрости тем более хватит не у всех, так что и тут не сошлось. Ну ладно, дай, думаю, дождусь, может в форме когда увижу, награды посмотрю, все и прояснится. Я от удивления руки-ноги растеряла. Слова, однако, во рту вроде были... какие-то. И как, говорю, посмотрел? Конечно, посмотрел, говорит. Когда тебе того чахоточного из города сосватали и ты грудью за село встала, и притом я не припомню до сего дня, чтобы ты в селе хоть спичкой одолжилась, то ли боишься, то ли стыдишься, то ли брезгуешь, вот этого и не знал только. Да и не в нашивках уже дело, потому что если так за людей встаешь, дурной смерти не боясь, а от них ничего не хочешь - то ты или блаженная, а их вроде в армию не берут, или бессмертная, а по тебе непохоже. Ну было. До сего дня. Но чтоб в зазимье из дому уйти, не протопив и на возвращение себе съестного не оставив... Нет таких слов, Ена. Нет таких слов. Я и руками развела - да в чем дело-то, говорю, ну зазимье и зазимье, голод и холод не первый год наступают, весной кончатся. Сказала и слышу от стола сочный такой шлепок, потом сразу другой, оборачиваюсь - а это Яник себе по лбу обеими руками приложил со всей полноты чувств. Тем временем и чайник закипел, я достала ближний туес, в нем был малиновый лист с чебрецом и шиповником лесным, мужикам-то в самый раз, а мне после холода тоже нормально, так и заварила, по кружкам разлила, ну что, говорю, к чаю-то дать чего? Молодцов только рукой махнул - да не надо, говорит, я еще завтра заеду, тебе сам дам из съестного припаса чего-нибудь, нельзя ж так, право слово.
Я помолчала, может еще чего он скажет, в кружке ложкой поболтала. Так, говорю, теперь давай рассказывай толком, что за страшная такая опасность может в зазимье быть, от которой съестной припас и теплая печка спасают. Молодцов с другом своим переглянулся, потом от стола встал, пошел дверь прикрыл поплотней, подумал, вышел в сенцы и наружную дверь прихлопнул тоже, а возвращаясь, дверь в сподню прям так тщательно прижал к косяку. Потом вернулся, сел и вполголоса так сказал - да елкин кот. Я чуть чаем не поперхнулась, кто-кто, говорю, какой кот? Ну елкин, говорит, кот, он от елок всегда приходит, с зазимья и до самых святок может прийти. И который дом холодный и голодный найдет - никого живых не оставит. У меня мать, думаешь, чего всю жизнь от печи не отходила? она из своей семьи одна выжила, он как пришел, все сидели над пустым кипятком, одна она у печки игралась, кукле кашу варила из золы и мешала щепочкой, он ей и сказал - ты тут одна хозяйка, у тебя одной дочка сыта, вот ты и живи, а остальные моя добыча. И до весны никого живых не осталось из семьи, всех он подъел. А она, шестилетняя тогда, потом чуть не десять лет по чужим людям да по богадельням странствовала, и только из-за того что варить ей нравилось, выбилась, хозяйка стала, одно время на царской дороге на станции работала, кормила проезжающих, у нее и личные подарки были от великого князя, весы для пряностей и мерные ложки, вот так. Потом уж по выслуге получила порядком денег, но их мы не трогали до самой ее смерти, сами с братьями уже к тому времени работали и дом вели, да и сейчас не трогаем, пусть лежат, есть-пить не просят.
Я послушала, покивала... вона что, говорю. Так вот он, копорский-то чаек, отчего по всем скитам хранится, по всем лесным заимкам лежит и у всех странствующих и путешествующих зимой он с собою есть обязательно. Бабы-то его не особо любят, сонный он для нас, сонный и тяжелый, от него мысли медленные, а мужику в самый раз. А особенно в холоде и голоде. С ним нужду и тяготу терпеть проще и сил от него прибывает даже когда их взять не с чего. А пока силы у человека есть, его ни елкин кот не сожрет, никто другой из неживых до него не приступит. А у баб для нужды и тяготы есть свой чай, синий, из цветков того же самого иван-чая, василька и синюхи, берут на него только цветки и только в полном цвету, ну да вам оно ни к чему, считайте, так, для разговора сказала, раз уж к слову пришлось. А копорский-то чай - он не чай, а натуральный травяной кистень против любой нужды и тяготы, его и рвут, и в печке жарят, и вальком мнут, а потом еще сушат в жару печном, так ему ли крепким средством от напастей не быть? Синий-то чай он другой, с ним любая беда не беда и была, дело как дело, либо сделала либо нет, а и умерла, так невелика беда - вода примет, небо укроет. Мужику такое не надо, да и семейной женщине пожалуй незачем, а бабе-знахарке в самый раз. Так что вы, Ян, копорский чай берите, и в дороге пригодится, и мало ли где ночевать придется, и вообще имейте в виду что его прикупить в путь у монахов или у бакалейщиков, только честных, всегда полезно. Ну да честных от нечестных вы пожалуй и без меня отличите. А синего чаю - нет, не дам.
Молодцов послушал, вздрогнул, передернулся... ладно, говорит, Ена, дело к ночи, спасибо тебе за тепло, за привет, за чай, а что в кои веки в гости зашла - за то отдельный поклон. А за твой рассказ полезный и познавательный я тебя завтра благодарить приеду, уж будь добра, побудь хоть день дома, не труди ноги, набегалась за осень-то, думаешь, я не знаю? так я у тебя пять раз с жатвы до зазимья успел пробой поцеловать, так что и я знаю, и все знают. Как рассветет завтра, я к тебе приду, а пока - спокойной тебе ночи. Встал и собираться начал. За ним и друг его поднялся, мне поклон как положено отвесил, пообещал заехать отблагодарить при случае, я выслушала, поулыбалась, и за ними закрыла дверь. Пошла глянула в печку...мама-Русь, Саян-батька, в золе-то песка чуть не горсть, это завтра печку выгребать и мести перед тем как хворост на щелок пережигать. Ну вот и дома посижу, будет мне занятие.
И уже ложась в куте на одеяло, уже засыпая, хихикнула - елкин кот, ну надо же.
Приснилась здоровенная мохнатая тварь цвета тумана, с зелеными горящими глазами и ростом чуть не с овцу. Тварь урчала как трактор и требовала чесать уши и пузо и разбирать колтуны на хвосте.
_______________________
* колоть дрова по-вдовьи - откалывать поленца от края чурбака, насколько позволяют силы, когда их не очень много. Нормальный, или мужской, метод колки дров предполагает, что чурбак раскалывают начиная с середины, сначала пополам, потом колют половинки, а если надо - и четвертинки.
Василек, говоришь... Синюха...
Там если постоянно прямо, то это только по небу, это я уже поняла.
Есть у меня подруга одна, шесть лет уж знакомы— тоже Еной кличут, но чаще Енкой,— возраст не тот. Глядишь, и вырастет в ведунью...
Спасибо за сказку, очень хорошая.
а кота я знаю...
Tanuki, у героев Шергина похожее отношение к вопросу. Но это и географически недалеко, там же рядом Свирь, буквально в двух днях пути пешком или нескольких часах на машине.
nasse, ну вот... разница логик, как она есть
и елкин кот хорошо приснился
Это как вышивка, медленно, но так прикольно!
И еще интересно, как чай, от которого "сил прибывает даже когда их взять не с чего", помогает и мужчине, подолгу вынужденному обходиться без женщин. По идее, наоборот должно быть :о
а сил прибывает в том числе и тех, при помощи которого либидо контролируется
Про силы на контроль либидо - спасибо, знать буду, такая систем мне в голову не приходила
Йольский кот - конечно же, поверье. Персонификация смерти от зимнего голода и холода, которая может прийти (и скорее всего придет) или как болезнь, или как обморожение, или просто и прямо, как голодная смерть зимой.
Спасибо за цикл.
Я не издеваюсь! Съесть необходимо тайно, пирогов должно быть много. Это условие остаться в живых, если ты мелок и слаб.
Еда -хотя бы какая-то - должна ждать ну вот всегда. Да, и еперед больницей поесть.Угу. извините.