... эк ее придавило-то, бедную.
Белая, сама, вся как есть, от кожаных ременных сандалий до жилета поверх рубахи с капюшоном, сидит под моим забором, и один из углов юбки полощется в канаве. Сума, в которой она носит обычно серп, валяется рядом, и судя по виду, кроме серпа в ней ничего и нет. Да и откуда бы - ни день ни час не ее, Горий Вешний вчера был, не умирают люди в это время, если не война. А военные смерти Черный Косец правит, и правит он их косой, а не серпом. Так что и правильно, что сума пустая. Но что она у меня под забором сидит - вот это я правильным никак назвать не могу. И вид у Белой расстроенный - дальше некуда. Даже со спины.
Ну, что делать, раз день не задался (а задастся он, пожалуй, когда под забором с утра ТАКОЙ прохожий печалится), надо уважить... кхм. Мнда. Ну да все равно. Человек или не человек, живой или не очень - а уважить надо. Такая моя планида, для того я тут живу.
К калитке не пойду, это лишнее - а от дверей позвать, наверное, будет в самый раз.
-Эй, прохожая! заходи в дом, гостья будешь, будем чай пить, разговор разговаривать!
... и головы не повернула. Ну что, придется выходить. Что делать, накинула на плечи что у двери висело, пошла. Подхожу к калитке... свет мой белый, небо ясное, да что ж это делается! Белая у живого человека под забором слезами плачет!
Открыла я калитку, к ней вышла, рядом на пятки присела, за плечи взяла... - так, говорю, что бы оно ни было, слез твоих оно не стоит, и уж поверь мне, что раз ты слезы льешь, то исправить уже ничего нельзя, а раз так, то хватит плакать, пойдем в дом чай пить, рассказывать будешь, что оно такое случилось, чтоб из-за этого шитую* юбку в канаве мочить и хороший серп на мокрой земле ржавить.
О, ты смотри, сработало: голову подняла, посмотрела... со мной вместе встала, за мной пошла. Ну, значит, в этом Белая от людей ничем не отличается. Ой, сумку-то... Ну ладно, подхвачу, авось, не переломлюсь...
Ох и сумка у Белой, ох и сумочка. Вроде и не весит ничего, а только пока ее несешь, ноги в землю сами проваливаются, дышать невозможно и в глазах не темно, да темно, как перед рассветом или после заката. Ну да ладно, до дома донесу, куда б я делась, раз уж взялась, вот уже семь шагов осталось, вот пять, вот три, а вот и крыльцо, две ступеньки, да приступочка, да порог... фу, вошли. Свалила я это добро с плеча на лавку, смотрю на свой дом - а он изнутри аж светится, как вчера построен, и дерево дышит, весь сруб, каждое бревнышко. Ладно, думаю, запомню, как оно, смертью-то быть, что любой вздох после этого медом кажется.
Поворачиваюсь чайник взять - а гостья моя на меня смотрит, как на вконец ума решенную. Но молчит. Ну и я помолчу, чайком займусь. Так, что у меня есть про запас на такой случай. Горе у ней было тихое и тяжкое, сидела она, руки опустивши и себя не чуя - значит, ромашка нужна. Шла тоже рук-ног не чуя, ступала по моим следам - значит, таволгу беру. Ну и надо еще что-то, чтобы она опять слезы лить не начала, когда рассказывать станет. Мята или хмель, хмель или мята? А возьму-ка я ни то и ни другое, а бузинный цвет, для легкости взгляда и вздоха. А слезы - ну что слезы: вода себе и вода, пусть капает, дом мне не потопит.
Заварила, подала. Собрала что было: варенья, сырничков утрешних, жареных лепешек, меду. Сама тоже села к столу - ну, говорю, гостья, рассказывай, что ж такого у тебя стряслось.
Она кружку приняла, отпила, призадумалась, меду сырничком подцепила, прожевала, еще отпила... -Ну, говорит, рассказывали мне, что у тебя ни страха нет, ни сомнения, да я не верила. И чай у тебя хорош.
Я тоже чаю хлебнула... по мне чуть приторно получилось, без сахара сластит, ну ей-то в самый раз будет... Спасибо на добром слове, говорю, но удивила ты меня преизрядно, а потому все же расскажи, как так получилось, и из-за чего ты плакала.
Она еще из своей кружки отпила, от лепешки отломила, вареньем полила... -Варенье, говорит, отменное у тебя. Никак не пойму только - из чего.
Я тоже отпила чайку, медом заела - варенье, говорю, у меня из костяники. Она так-то вкусная, только многим возиться лень, потому его мало кто и варит. А я живу одна, спешить мне некуда, пока не позовут, отчего бы и не постараться. И на рассказ твой время у меня найдется, если ты конечно не желаешь свою беду оставить при себе, да только раз я твои слезы уже видала, то и таиться тебе от меня смысла уже никакого нет, а лучше как есть рассказать, а то мало ли что я себе придумаю, а тебе потом икать и чесаться всякий раз, как я про тебя врать начну.
Она засмеялась - аж руками всплеснула. Ну, говорит, ты сказала. Врать она про меня начнет, ой я не могу. Настроение ты мне непоправимо подняла на весь уже день, если не больше, чай у тебя хорош, варенье вкусное, и шутишь ты знатно. И сил у тебя достало... но об этом я тебе после скажу, что ты еще нынче сделала - и голосом так это "еще" выделяет, а я уж догадалась, про что она, но молчу, мне с ней сейчас спорить невыгодно, заболтает и опять ничего не расскажет. -Ладно, слушай.
Вздохнула, оставшийся чаек допила, еще раз вздохнула.
-Ученика, говорит, взяла. Умный, дельный, толковый - а дурной. Не там напортит так тут напакостит, не здесь обвалит, так там переломит. Думала, что он нарочно, чтобы подольше около быть - так, знаешь, бывает, некоторые приходят не учиться, а за другим...
Я ей покивала - ага, вполне представляю, как в тебя влюбится можно. Без ума и памяти.
- Да, говорит, бывало. Радости им с того немного, да ведь и идут ко мне не за радостью, а за счастьем, а это вещи разные.
- понимаю, говорю - и что твой ученик?
- Да в том-то и дело, говорит, что ничего. Совсем, то есть, ничего. Каждый день "я могу, я могу, смотри, сегодня лучше чем вчера" - и ни-че-го. Изо дня в день то же самое без просвета, годами. Я уже, не поверишь, в себе сомневаться стала, может что со мной не то.
А потом по полкам посмотрела, по доскам почитала... "курган" он не собрал, "утреннюю звезду" не осилил, горошины не расчислил, и судя по тому, что тайники не вскрыты и даже не тронуты, ни одной из сказок-загадок он не то что не понял - до конца не дочитал. Слушай, говорю ему - а вот это все, как же ты не сделал, как же ты учиться-то думал, если ты этого не умеешь и уметь не захотел? А он мне: я, говорит, и без того хорош, мне это не нужно. У меня есть ты, и значит, я достаточно хорош. Заработать я могу, потратить умею, читать-писать получается, поздороваться-проститься обучен, в беде моей ты меня не бросила... а без этих детских игрушек - обойдусь. Ничего я ему на это не сказала, сумку с серпом на плечо повесила да и пошла из дома вон. Знаешь, так стыдно, и так горько мне от того, что я в нем этого не увидела, не поверила, что может быть человек, который ко мне пришел и до меня дошел, настолько слепым и ленивым, и настолько не понимать, что на этих мелочах мир держится... И такое меня отчаяние взяло, что... в общем, только твоим чаем и отпилась.
Смотрю я - а слезы у ней из глаз опять на шитую юбку дорожкой катятся.
Подошла я к ней, кружку из руки забрала, еще чаю налила - половинку кружки уже, не полную, много-то его за один день пить не стоит, от него, если много выпить, печени может быть тяжко и аппетит портится. Подаю ей и говорю - слушай, а ты не думала, что он и есть тот мир, который на этом знании, твоем да моем, держится? И может, потому оно ему ни к чему, что его задача цвести, колоситься, любоваться утренней звездой, сторониться кургана, катать горох, не расчисляя его, и забывать сказки, дорастая маковкой до замочной скважины? И в свой срок ложиться тебе под серп, роняя зерно в борозду? Ну считай, что повезло тебе с Жизнью подушку делить, ну вот такая она жизнь... такой, то есть... незамысловатый. А дом тот - не возвращайся туда. Там тебе радости не будет, да и ему с тобой нерадостной счастья не видать, зачем?
Она горячего хлебнула опять, вроде поуспокоилась - и то, говорит, верно. Умна ты, и в этом мне не соврали. А за то, что ты мой серп от калитки мне донесла, когда мне было тяжко даже ноги переставлять - даю я тебе разрешение через мои земли впредь ходить вольно и забирать с собой за один раз сколько в руках унесешь. Ну или мне оставлять, сколько сама донести сможешь, приберу уж, не поленюсь, раз ты на меня полдня потратила.
Я поклонилась - спасибо, говорю, на добром слове и на подарочке. Ну и ты заходи, как мимо дорожка ляжет, хорошо с тобой чай пить. Попрощались мы, я ее до калитки проводила, пошла в дом кружки мыть да над нежданной встречей думать.
И знаете, что я скажу? имела я в виду такие сюрпризы. И мужик этот ее... рыба-судак, человек-чудак, а про этого не скажу, сами догадаетесь. Да только я того никому не скажу и сама забуду, а пойду лучше крапивы на щи надергаю.
____________________________
Шитую - им. в виду, с вышивкой, но не с простой, а выполненной нитью точно в цвет ткани. Выкройки у такой юбки нет, это просто кусок полотна со стороной 140-150 см, как повезло добыть, у которого в середине вырезан круг с разрезом, продолжающимся к одному из углов, и обшит лентой или тесьмой, на которую юбка завязывается. На праздничных юбках разрез шнуруется, на повседневных он прикрыт жилетом. А подол, свисающий углами, украшается вышивкой. Траурная одежда украшается шитьем, в цвет ткани, из которой она сшита, а обычная, повседневная - цветным узором.
Белая, сама, вся как есть, от кожаных ременных сандалий до жилета поверх рубахи с капюшоном, сидит под моим забором, и один из углов юбки полощется в канаве. Сума, в которой она носит обычно серп, валяется рядом, и судя по виду, кроме серпа в ней ничего и нет. Да и откуда бы - ни день ни час не ее, Горий Вешний вчера был, не умирают люди в это время, если не война. А военные смерти Черный Косец правит, и правит он их косой, а не серпом. Так что и правильно, что сума пустая. Но что она у меня под забором сидит - вот это я правильным никак назвать не могу. И вид у Белой расстроенный - дальше некуда. Даже со спины.
Ну, что делать, раз день не задался (а задастся он, пожалуй, когда под забором с утра ТАКОЙ прохожий печалится), надо уважить... кхм. Мнда. Ну да все равно. Человек или не человек, живой или не очень - а уважить надо. Такая моя планида, для того я тут живу.
К калитке не пойду, это лишнее - а от дверей позвать, наверное, будет в самый раз.
-Эй, прохожая! заходи в дом, гостья будешь, будем чай пить, разговор разговаривать!
... и головы не повернула. Ну что, придется выходить. Что делать, накинула на плечи что у двери висело, пошла. Подхожу к калитке... свет мой белый, небо ясное, да что ж это делается! Белая у живого человека под забором слезами плачет!
Открыла я калитку, к ней вышла, рядом на пятки присела, за плечи взяла... - так, говорю, что бы оно ни было, слез твоих оно не стоит, и уж поверь мне, что раз ты слезы льешь, то исправить уже ничего нельзя, а раз так, то хватит плакать, пойдем в дом чай пить, рассказывать будешь, что оно такое случилось, чтоб из-за этого шитую* юбку в канаве мочить и хороший серп на мокрой земле ржавить.
О, ты смотри, сработало: голову подняла, посмотрела... со мной вместе встала, за мной пошла. Ну, значит, в этом Белая от людей ничем не отличается. Ой, сумку-то... Ну ладно, подхвачу, авось, не переломлюсь...
Ох и сумка у Белой, ох и сумочка. Вроде и не весит ничего, а только пока ее несешь, ноги в землю сами проваливаются, дышать невозможно и в глазах не темно, да темно, как перед рассветом или после заката. Ну да ладно, до дома донесу, куда б я делась, раз уж взялась, вот уже семь шагов осталось, вот пять, вот три, а вот и крыльцо, две ступеньки, да приступочка, да порог... фу, вошли. Свалила я это добро с плеча на лавку, смотрю на свой дом - а он изнутри аж светится, как вчера построен, и дерево дышит, весь сруб, каждое бревнышко. Ладно, думаю, запомню, как оно, смертью-то быть, что любой вздох после этого медом кажется.
Поворачиваюсь чайник взять - а гостья моя на меня смотрит, как на вконец ума решенную. Но молчит. Ну и я помолчу, чайком займусь. Так, что у меня есть про запас на такой случай. Горе у ней было тихое и тяжкое, сидела она, руки опустивши и себя не чуя - значит, ромашка нужна. Шла тоже рук-ног не чуя, ступала по моим следам - значит, таволгу беру. Ну и надо еще что-то, чтобы она опять слезы лить не начала, когда рассказывать станет. Мята или хмель, хмель или мята? А возьму-ка я ни то и ни другое, а бузинный цвет, для легкости взгляда и вздоха. А слезы - ну что слезы: вода себе и вода, пусть капает, дом мне не потопит.
Заварила, подала. Собрала что было: варенья, сырничков утрешних, жареных лепешек, меду. Сама тоже села к столу - ну, говорю, гостья, рассказывай, что ж такого у тебя стряслось.
Она кружку приняла, отпила, призадумалась, меду сырничком подцепила, прожевала, еще отпила... -Ну, говорит, рассказывали мне, что у тебя ни страха нет, ни сомнения, да я не верила. И чай у тебя хорош.
Я тоже чаю хлебнула... по мне чуть приторно получилось, без сахара сластит, ну ей-то в самый раз будет... Спасибо на добром слове, говорю, но удивила ты меня преизрядно, а потому все же расскажи, как так получилось, и из-за чего ты плакала.
Она еще из своей кружки отпила, от лепешки отломила, вареньем полила... -Варенье, говорит, отменное у тебя. Никак не пойму только - из чего.
Я тоже отпила чайку, медом заела - варенье, говорю, у меня из костяники. Она так-то вкусная, только многим возиться лень, потому его мало кто и варит. А я живу одна, спешить мне некуда, пока не позовут, отчего бы и не постараться. И на рассказ твой время у меня найдется, если ты конечно не желаешь свою беду оставить при себе, да только раз я твои слезы уже видала, то и таиться тебе от меня смысла уже никакого нет, а лучше как есть рассказать, а то мало ли что я себе придумаю, а тебе потом икать и чесаться всякий раз, как я про тебя врать начну.
Она засмеялась - аж руками всплеснула. Ну, говорит, ты сказала. Врать она про меня начнет, ой я не могу. Настроение ты мне непоправимо подняла на весь уже день, если не больше, чай у тебя хорош, варенье вкусное, и шутишь ты знатно. И сил у тебя достало... но об этом я тебе после скажу, что ты еще нынче сделала - и голосом так это "еще" выделяет, а я уж догадалась, про что она, но молчу, мне с ней сейчас спорить невыгодно, заболтает и опять ничего не расскажет. -Ладно, слушай.
Вздохнула, оставшийся чаек допила, еще раз вздохнула.
-Ученика, говорит, взяла. Умный, дельный, толковый - а дурной. Не там напортит так тут напакостит, не здесь обвалит, так там переломит. Думала, что он нарочно, чтобы подольше около быть - так, знаешь, бывает, некоторые приходят не учиться, а за другим...
Я ей покивала - ага, вполне представляю, как в тебя влюбится можно. Без ума и памяти.
- Да, говорит, бывало. Радости им с того немного, да ведь и идут ко мне не за радостью, а за счастьем, а это вещи разные.
- понимаю, говорю - и что твой ученик?
- Да в том-то и дело, говорит, что ничего. Совсем, то есть, ничего. Каждый день "я могу, я могу, смотри, сегодня лучше чем вчера" - и ни-че-го. Изо дня в день то же самое без просвета, годами. Я уже, не поверишь, в себе сомневаться стала, может что со мной не то.
А потом по полкам посмотрела, по доскам почитала... "курган" он не собрал, "утреннюю звезду" не осилил, горошины не расчислил, и судя по тому, что тайники не вскрыты и даже не тронуты, ни одной из сказок-загадок он не то что не понял - до конца не дочитал. Слушай, говорю ему - а вот это все, как же ты не сделал, как же ты учиться-то думал, если ты этого не умеешь и уметь не захотел? А он мне: я, говорит, и без того хорош, мне это не нужно. У меня есть ты, и значит, я достаточно хорош. Заработать я могу, потратить умею, читать-писать получается, поздороваться-проститься обучен, в беде моей ты меня не бросила... а без этих детских игрушек - обойдусь. Ничего я ему на это не сказала, сумку с серпом на плечо повесила да и пошла из дома вон. Знаешь, так стыдно, и так горько мне от того, что я в нем этого не увидела, не поверила, что может быть человек, который ко мне пришел и до меня дошел, настолько слепым и ленивым, и настолько не понимать, что на этих мелочах мир держится... И такое меня отчаяние взяло, что... в общем, только твоим чаем и отпилась.
Смотрю я - а слезы у ней из глаз опять на шитую юбку дорожкой катятся.
Подошла я к ней, кружку из руки забрала, еще чаю налила - половинку кружки уже, не полную, много-то его за один день пить не стоит, от него, если много выпить, печени может быть тяжко и аппетит портится. Подаю ей и говорю - слушай, а ты не думала, что он и есть тот мир, который на этом знании, твоем да моем, держится? И может, потому оно ему ни к чему, что его задача цвести, колоситься, любоваться утренней звездой, сторониться кургана, катать горох, не расчисляя его, и забывать сказки, дорастая маковкой до замочной скважины? И в свой срок ложиться тебе под серп, роняя зерно в борозду? Ну считай, что повезло тебе с Жизнью подушку делить, ну вот такая она жизнь... такой, то есть... незамысловатый. А дом тот - не возвращайся туда. Там тебе радости не будет, да и ему с тобой нерадостной счастья не видать, зачем?
Она горячего хлебнула опять, вроде поуспокоилась - и то, говорит, верно. Умна ты, и в этом мне не соврали. А за то, что ты мой серп от калитки мне донесла, когда мне было тяжко даже ноги переставлять - даю я тебе разрешение через мои земли впредь ходить вольно и забирать с собой за один раз сколько в руках унесешь. Ну или мне оставлять, сколько сама донести сможешь, приберу уж, не поленюсь, раз ты на меня полдня потратила.
Я поклонилась - спасибо, говорю, на добром слове и на подарочке. Ну и ты заходи, как мимо дорожка ляжет, хорошо с тобой чай пить. Попрощались мы, я ее до калитки проводила, пошла в дом кружки мыть да над нежданной встречей думать.
И знаете, что я скажу? имела я в виду такие сюрпризы. И мужик этот ее... рыба-судак, человек-чудак, а про этого не скажу, сами догадаетесь. Да только я того никому не скажу и сама забуду, а пойду лучше крапивы на щи надергаю.
____________________________
Шитую - им. в виду, с вышивкой, но не с простой, а выполненной нитью точно в цвет ткани. Выкройки у такой юбки нет, это просто кусок полотна со стороной 140-150 см, как повезло добыть, у которого в середине вырезан круг с разрезом, продолжающимся к одному из углов, и обшит лентой или тесьмой, на которую юбка завязывается. На праздничных юбках разрез шнуруется, на повседневных он прикрыт жилетом. А подол, свисающий углами, украшается вышивкой. Траурная одежда украшается шитьем, в цвет ткани, из которой она сшита, а обычная, повседневная - цветным узором.
-
-
08.04.2012 в 14:28-
-
08.04.2012 в 15:10спасибо Вам за историю
-
-
08.04.2012 в 15:15спасибо...
-
-
08.04.2012 в 15:15-
-
08.04.2012 в 15:39-
-
08.04.2012 в 15:57Как сам к ней сходил, дышать легче стало.
-
-
08.04.2012 в 16:01Емелюшка, живой человек, от такого комплимента дуплетом я даже слегка растерялась...
-
-
08.04.2012 в 16:23Ничего ж себе там у тебя Пасха выходит
-
-
08.04.2012 в 16:41-
-
08.04.2012 в 16:53живой человек, там еще будет разного занятного, ага
-
-
08.04.2012 в 17:58Про шитую юбку в первый раз встречаю, интересно, спасибо.
-
-
08.04.2012 в 18:44на пятки присела
не передать, как живо вспомнилась сцена, которую ты скорее всего не помнишь - больше трех лет тому.
-
-
08.04.2012 в 19:24ddodo, не, не помню. За комплимент спасибо, я уж думала, что полностью забыла, как писать текст.
-
-
08.04.2012 в 19:31-
-
08.04.2012 в 21:09не помнишь - и ладно.
но теперь для меня это очень твой жест.
-
-
08.04.2012 в 21:25А жест - он _мой_ и есть, с порезанными икрами иначе на корточки не сядешь
-
-
09.04.2012 в 00:30У меня сразу ассоциации с вышивкой белым по льну почему-то. Небеленому. Красиво.
-
-
09.04.2012 в 01:04-
-
10.04.2012 в 08:38он и есть тот мир, который на этом знании, твоем да моем, держится...забывать сказки, дорастая маковкой до замочной скважины Что-то тоска берёт от этих слов... Но, видимо, так и задумано?)
-
-
10.04.2012 в 11:00