Вагон изнутри похож на кофейню, только столиков между креслами нет, и перегородки между спинками пониже. А так - точно та же история, сидишь по двое лицами друг к другу, хочешь - беседуешь, не хочешь - в окно смотришь. Я и поглядела бы в окно, когда еще до северной столицы приведется случай добраться, но питерские травницы хотели со мной беседовать. С десантником тем, полицейским подполковником, мы перед отправкой еще успели словом перекинуться, хоть познакомились наконец, имена друг друга узнали. Зорян его звали, Зорян Камилович. Еще он успел сказать, что женат и растит двух своих сынов и женину дочку от первого брака, а жену взял вдовой. А я поведалась, что в чумной страже и в уездной доврачебной помощи и потому семьи у меня нет и быть не может.
Вот питерские сударыни ко мне и приступили, мол, зачем я себе такое выбрала, и где мы с этим полицейским чином познакомились и чем так друг другу дороги. Я и рассказала. Они-то послевоенные уже все, а кто и довоенный, те войну застали несмышлёнками, запомнили только голод, взорванные дороги и команду "воздух", по которой надо было прятаться в подпол или в любую ямку, какую найдешь. А налетов и оккупантов не запомнили, что и понятно: до Питера почти и не долетели, так, один-два налета было, и тех на подлете эскадрилья с Гражданки встретила, есть в Петербурге за Муринскими ручьями такой аэродром. Эта эскадрилья нас тоже прикрывала как могла, но над Питером и Карельским перешейком они дома, а над Ладогой с теми были в равных позициях. Так что живого десанта столице, слава богу, не досталось. Север-то налетчики частым гребнем расчесали сперва вдоль, а затем поперек, пока им руки не обломали.
Так что пришлось мне моим собеседницам все рассказывать сначала, с до войны. И про чин отречения от семьи, и про судьбы довоенных отреченных, и про призыв, и про военную кампанию, и про то, чем кроме бомб и ракет нас налетчики угощали, И как русская медицина с этим угощением разбиралась. А потом про то, как фронтовых медсестер, связных и курьеров, привечали после окончания военных действий, и дегтем на ворота, и бранью в лицо и вслед, и чем похлеще. И о том, кто как с этим справлялся, и сколько не справились. А когда мой рассказ дошел до деталей, вроде третьего госпиталя и вакцины ПаНДоРА, которую нам из Архангельска привезли для испытания, наш вагон и приехал. Мы оказались в части, что около Царскосельского вокзала, там меня и остальных встретили, переписали, распределили по патрулям и вместе с полицией проводили в зал для получения инструкций. В зале мы прослушали сначала все, что мне и так было известно, а затем все, что было известно остальным, но не мне.
Что ни одна жертва не успевала оказать сопротивление до нападения, и что с разорванным горлом случаи были и до того, и эти люди тоже сопротивления не оказывали, но госпожа Петропавловская, единственная живая пострадавшая, видевшая преступника, еще не может дать показания. Призвали всех к особой осторожности и ни в коем случае не покидать группу, к которой прикреплены, предостерегли заходить в трактиры и городские уборные, пожелали удачи, благословили и распустили на дежурство, мостовую подметками полировать. Выглядели наши патрули довольно странно: полиция в своей форме, как есть городские сизари, трое вооруженных, и при них травница в коричневой или зеленой городской парочке, запоясанной широким поясом бычьей кожи, к которому привешены три ножа, ножницы, увеличительное стекло и два подсумка с разными рабочими мелочами. В часть мы возвращались каждые два часа, и за каждое возвращение расписывались.
К закату часть была полна безбилетных барышень, торговцев разным хламом, уличных гипнотизеров, попрошаек и прочего сброда. Часть мужчин забрало подворье Троицкого монастыря, женщин всех стали распределять по больницам на освидетельствование и последующее выдворение из города, как вдруг пришел еще один патруль отмечаться, и целительница, к нему приданая, вдруг говорит дежурному по части: подождите, давайте еще раз на них посмотрим. Тот сперва не понял, мол, чего на них смотреть, отребье и отребье, а потом глянул, куда она смотри, и громогласно так скомандовал остановить отправку. Ну и я присмотрелась тоже. И вижу, что отребье на самом деле разное, большинство действительно оторвы подзаборные, но есть и другие. Эти другие почище, поздоровее и выглядят так, как будто не грязные, а намеренно вымазались в уличной жиже. И у всех или ошейник на шее черный, кожаный, или два широких стальных браслета на запястьях, как бы наручники.
Вот и дежурный майор их тоже углядел. И начал на отправку заново сортировать, этих оставляя.
Тем временем время обеда не только пришло, но и прошло, и я спросилась, где и как можно тут поесть. Патруль, к которому меня прикрепили, идею счел разумной и правильной, и все вместе мы пошли в полицейское заведение, кафе не кафе, ресторан не ресторан, трактир не трактир - в общем, место для своих. И хорошее место: супов пять видов, один рыбный, один постный, три мясных, горячего видов восемь, три гарнира, и шесть салатов. Десертов у них было только сушки и варенье, зато варенья был список на полный лист, и чая тоже список на два листа - и китайский, и японский, и индийский, и тайский, и русские - земляничный, копорский, липовый и зверобой. Вот его я и сама выбрала и своим спутникам посоветовала.
Среди супов был и зеленник, хотя и странный, на курином бульоне, со сметаной и яйцом. Вкус непривычный такой, но тут уже не во вкусе дело. Полицейские поглядели на меня и тоже взяли его. А уже из горячего каждый себе сам выбирал. Я взяла гречневую кашу по-монастырски с белыми грибами, чтобы после прививки сильно потом не жалеть о своей несдержанности. Она у них вообще-то как гарнир шла, но меня подавальщик понял, видимо, верно. На кольцо мое медное с ангельским камнем* глянул только, и ничего не стал спрашивать - и правильно сделал. Бабе видней, как ей есть, она еще и других поучит.
Отобедали мы, на улице тем временем стемнело, фонарщики проехали, фонарики зажгли, пора было снова в обход идти. Однако, далеко мы не ушли. То заведение было в Большом Казачьем переулке, перед банями. Мы вышли, и я говорю - давайте так пройдем, и по Гороховой через Вознесенский в часть вернемся, а то у въезда в переулок чье-то ландо так неудачно стоит, что вчетвером мы его не обойдем, и по двое, пожалуй, тоже. Мужчины и согласились. Казачьи бани мы прошли благополучно, хотя их я, честно говоря, побаивалась, а сюрприз нас ждал у ворот во двор после углового дома. Сначала я услышала тихий тонкий вой, решила, что собака скулит, потом поняла, что голос не собачий, смотрю, полицейские тоже приостановились и прислушались. И старший наш скомандовал - в арку. Мы и пошли. А там девчонка молодая сидит на корточках в грязи под воротами и воет тихонько. А как она голову подняла, тот полицейский, что слева шел, меня одной рукой за себя задвинул, а второй одновременно саблю достал и ей прикрыл и себя и старшего, и второй, правый, то же самое сделал. И вовремя ведь успели, она на них бросилась. Дальше было быстро, громко и матерно. Она на них прыгнула, они ее втроем смяли, скрутили, связали портупеей, подняли и в отдел повели. Разумеется, с комментариями. А я молча за ними пошла. А шагов через десять мне старший говорит - иди не сзади, а спереди, мало ли что. Э, нет, говорю, заорать-то я всегда успею, а вы заняты, вы задержанную следите, прежде меня вы опасность точно не заметите, а от нее отвлечетесь. И смотрю, она ко мне оборачивается и мне черным словом в лицо шипит. А я только плечом повела - мне-то не впервой такое о себе слышать. Смотрю, а полиция ее даже тычком за это не угостила. Вот тут я и озадачилась. То ли они сами обо мне такого мнения, то ли им на службе не положено такие вещи замечать, то ли еще что. А она, гляжу, заплакала. Тихо так, жалобно. Как и не она пять минут назад с оскаленной мордой на людей бросалась, в горло им целясь. Но полицейские на ее слезы тоже внимания не обратили, привели ее в отдел, и стали мы объяснения давать - где нашли, да как так вышло, да чего она на нас бросилась, да как кто из нас себя повел после этого. Присмотрелась я - а на ней тоже ошейник.
Кроме нас в части было уже порядком народу, вечерние дежурства заканчивались, ночные решили патрулировать на машине, ради безопасности личного состава.
А спать меня устроили в Обуховском госпитале. И ужином кормили там же. Там же я спросила, что это за девицы такие в ошейниках и часто ли они на людей нападают.
Медсестры госпиталя, отвечая, поморщились сначала - мол, сколько раз этих дурных привозили с побоями, которые они друг другу наносят, а иногда и спасти не удавалось. Но услышав про нападения, призадумались и примолкли.
А стоило мне лечь и закрыть глаза, явился Черный. Вот, думаю, тебя только не хватало с твоими затеями. А он смеется, как слышит - ага, именно меня и не хватало. А вот он и я. Ну, думаю, ругаться с ним себе дороже выйдет, а не заметить его никак не получится - ава, говорю, ты чего хотел-то? Ты уж говори сразу, мне не до угадаек, я спать хочу. А он мне говорит: - завтра у тебя опять сегодняшние дела, так ты шелуху собирай, а ядрышко не тронь, не твое это, и полиции там делать нечего. Знаешь, говорю, я тебя слышать слышу, а обещать ничего не стану, потому что тут тебе не война, в дольнем мире и кроме тебя законы есть, и в этом месте не ты правила указываешь. А он мне - смотри, не пришлось бы пожалеть. А я в ответ: а то дело не твое, жизнь моя, мне и решать. И с тем заснула. А с утра собралась в часть идти, а меня больничная травница поймала. Слушай, говорит, такое дело, срочный прием, просили в адрес выйти сегодня обязательно, тут рядом, в Большом Казачьем переулке, а у меня на вечер билет в театр, на "Двенадцатую ночь" из Шекспира, сделай доброе дело, тебе же деньги за выход не лишние? Я в ответ смеюсь - да отчего бы не выручить, только ты мне тоже билет купи в театр, я тебе из этих же денег и отдам, какие получу за выход. А сама думаю - или ты полная дура и совсем вокруг не смотришь, или ты точно знаешь, что со мной там будет, и по твоему ответу, а больше этого по лицу перед ответом, я буду знать, что ты мне за работу отдала.
А она, смотрю, даже в лице не поменялась - да, конечно, говорит, тебе на что лучше, на Шекспира или из греческой драмы что-то, или, может, новое хочешь посмотреть? И кстати, ты где сидеть хочешь - на галерее или на балконе? На балконе, конечно, - отвечаю, - а из Пушкина они ничего не представляют в этом месяце?
Как же не представляют, говорит. И маленькие трагедии, и сказку о царе Салтане, и вот еще два одноактных поставили в один спектакль, "Метель" и "Выстрел". Есть еще второй такой же, в нем объединены "Станционный смотритель" и "Барышня-крестьянка", но до Пасхи его не будет, он на святки был, как и "Гробовщик и другие сны пьяниц". На том мы и договорились, и пошла я в часть. А в части свой патруль спросила, а справлялись ли в Обуховском госпитале про этих цепных девиц. И рассказала, что от сестер узнала. Патрульные на меня глаза вытаращили и быстро на доклад повели. Так что до обеда мы улицы и не видели, и не могу сказать, что я об этом сильно пожалела, потому что последний снег валил от всей души, как будто не конец марта был на дворе а самый настоящий январь. И под этот снег спать бы и спать, а я сидела и разговоры разговаривала. А к вечеру из-за снега и патрулирование отменили, так что я пошла в Большой Казачий переулок с адресом на бумажке почти спокойно

--
Ангельский камень - серафинит или клинохлор.