А после Рождества зимник и развезло сразу, да так, что курьерам сразу дали отпуска, а сельским на почту стало дойти ногами проще, чем ждать, пока почтальон до них доберется. А и то правда: почта близко, к заправке боком приткнута, пешком до нее от Новой две версты с небольшим, от Углей три с хвостиком, остальным чуть дальше, но верхом или на конных саночках добраться можно, моторные-то, как дорогу развезет, дома сидят, а конным самое жаркое время. Я подумала и решила, что раз сельские все равно на почте толкутся, а на почту дойдя, на заправке в чайной или в рюмочной погреться самое милое дело, то ежели что, пусть их тамошний фельдшер и пользует, а я пока свое спроворю. И Нежату с собой прихватить подумала, а то она сама ведь не догадается, решит как лучше, а получится как обычно. Собралась на заправку: городскую юбку с круглым подолом в щели нашла, чулки длинные в рубчик натянула, на них короткие полосатые, ну и пусть что смешно, смешно не грешно, грешно второпях да не подумавши. А я как раз подумала: на заправке-то ее ловить, если что, что в шитой юбке, то и в битой неудобно, эскалаторы же эти, будь они неладны, им только дай человека за хвост поймать, будь там шнурок не завязанный или от юбки угол - вмиг зажует, и руки-ноги смелет. А лифта еще поди дождись, они же по расписанию, опоздаешь на минуту - и стой-жди, дольку или больше, или топай пешком в другую галерею, если еще угадаешь, куда.
Заправку-то сельские летом без нужды и не вспоминают, а зимой как припрет, любят и не жалуются, да и то сказать - заправка не свинья, головы не отъест, а зимой по безделью лишь бы тепло и не скучно. Она, заправка-то, здоровенная, вверх от земли шесть этажей, вниз под землю четыре, и в ширину что твоя ярмарка, четыре галереи вдоль и пять поперек, а между этажами эскалаторы и лифты ходят вверх и вниз по расписанию, и если село живет от дольки до дольки, а зимой - от доли до доли, то заправка живет от минуты до минуты, и минуты эти, как зубчики в шестеренках, крутят часы и наматывают сутки так, что и года не видно, бежит он себе, как бетонка под колесами, Выборг ли, Херсонес ли - разницы нет ему. Первый-то этаж у них холодным считается, там ангары и погрузочно-разгрузочные площади, на них с караванов грузы снимают и новые загружают, а уж со второго этажа начинаются теплые помещения, и в них уже и жилые номера, и лечебное, несколько палат, ординаторская при них, гамалейка и боксы, стерильные и карантинные, а еще кинотеатр, и просто театр, и танцевальная зала, и столовая, и ресторация, и рюмочная, и чайная, и производственное, техническое и торговых товариществ, и служебные производства, тепловое, воздушное, водоочистное и химическое. И поскольку гамалейка работает круглый год у них, а зима - время бездельное, я Нежату выловила прямо на почте, она было собралась прививаться прямо на заправке, судя по тому, как я ее застала. Специально за ней на почту пришла, как почуяла, смотрю - она комнатку свою прибрала, как если бы съезжать собралась, и дверь мне открыла не в курьерском, а в зимнем шерстяном платье с круглым подолом и глухой застежкой Я ее оглядела -ты куда это, говорю, собралась, никак в гамалейку. Она мне - ну да, как раз отпуск, я и прививку пройду. Девка, говорю, да ты в уме ли. Там сейчас половина села толчется, и все боксы заняты круглые сутки, тебя там уколют и выставят домой, они-то за свои прививки платят, а тебе за твою, наоборот, еще приплатить должны, койку ты займешь надолго, а оборот с тебя никакой, сама подумай, досматривать тебя никто не станет, нужно оно тебе? Давай берем билеты в караванный пассажирский вагон и поехали в город, в больницу, туда сельские не попрутся, а и попрутся, так после укола выставят гулять их, а не тебя. Тут-то у нее глаза шире лица и стали, посмотрела она на меня, так жалобно - а плохо будет обязательно, да? Знаешь, говорю, если ты уж совсем дура не будешь, то сильно плохо не должно, не страшней ветрянки, если холодного и перченого не есть, папирос не курить и вообще табака, вина и водки не пить, пива впрочем тоже, копченое и соленое отложить временно и чай заменить фруктовым взваром примерно так на месяц, после того, как тебя из больнички выпустят. Ну и в больничке режим не нарушать. Она и скисла. У, говорит. а я думала сэкономить... Я ее в лоб пальцем постучала - себя, говорю, поэкономь, второй тебя тебе не дадут, не надейся. А это работа твоя для Руси-матери, и тебе за нее положено жалование, поэтому давай без шарлатанства, приняла на себя обязательства, так изволь выполнять. А самой жалко ее до слез, девчонка-подлеток же, в ее годы не всякую мать и замуж-то сговаривает, если мать нормальная, а тут - взрослая лямка, да не простая, а тяжкий крест, и из поддержки у ней только такие же, как она, при живых родителях сироты, Россией усыновленные. Ничего, говорю, будет тебе экономия, знай меня слушайся, пока едем, и врача, как в больницу придем, и все хорошо будет, внакладе не останешься, сама увидишь.
Собрались мы, вышли из почты, обошли стоянку, вошли в заправку... мама-Русь, Саян-батька, народу как на ярмарке, под ногами сплошная вода, механики воду гоняют без толку, а она с обуви у людей течет рекой, а которые обсохли, все наверх подаются. Пробились в кассу кое-как, билетера спросили, куда есть два места в ближайший вагон, он нам продал билеты - бегом бегите, говорит, отправление через четверть часа, следующий караван подходит, надо стоянку освобождать, мы и припустили, даже чаю не попили в чайной. По стоянке-то пока до вагонов добежишь, успеешь не только запыхаться, но и вспотеть, шутка ли - шестьдесят машин караван, и вагоны стоят тридцатым, тридцать пятым и сороковым, а наш сороковой был, пока добежали, уже и ноги подкашивались, однако успели, кондуктор еще стремянку не отцеплял даже, так что поднялись мы считай уже без спешки, заняли свои места, как раз два в самом конце оставались, плечом к окошку, к друг другу лицом, а нам оно и лучше, за беседой и дорога быстрее пробежит. Сели мы, вагон прогреваться начал, смотрим, народ верхнее начал снимать да на полки над собой класть, она тулупчик скинула, я подумала и тоже кожух сняла, но временно на плечах оставила, конец вагона-то всегда дольше всех греется, зато и остывает позже. Нежата поерзала, и тоже тулупчик на сиденье вернула, в окно глянула - стоим еще, и перед нами Горыныч стоит, а перед ним никого не видно, большой он, а мы в конце вагона. Ну, сидим, она вздохнула - что, говорю, кишка кишке стучит по башке, зачем, мол, не поела? она хихикнула - да, говорит, я думала не завтракать, прививка же. Ничего, говорю сейчас кондуктор пройдет соберет билеты, потом предложит чай с сахаром и печеньем, и до обеда доживем, а обедать будем всяко часа через три с половиной, а может и больше, как караван пойдет. А пока у нас с тобой есть уйма времени на разговоры, так что все, что тебе хотелось про прививки знать, но ты не спрашивала, давай спрашивай, чем больше знаешь, тем крепче будешь спать.
Кондуктор пришел, билеты наши взял, компостером прокусил, козырнул и отошел обратно в начало вагона, в кокпит, чай пассажирам делать, а Нежата в окошко глянула, а там штурманец молодой из сорок первой машины ей глазки строить начал, так она занавеску задернула, тулупчик свой на полку убрала и спросила - Ена, а почему прививки такие разные, что одни за них деньги платят, а другим за то, что они прививаются, приплачивают? я даже призадумалась. Хороший, говорю, вопрос ты мне дала, длинный, для дороги как раз, надолго его хватит. Тут и двинулся наш вагон, покатились мы, и чего-то я на билеты посмотрела, решила свой в кошель убрать, а Нежаты билет ей отдать, чтобы спрятала, смотрю - а караван-то питерский, то есть едем мы не в Ладогу, а в Санкт-Петербург. А я-то думала у девок в Ладоге отлеживаться, и Нежату под надежный присмотр к ним поместить, чтобы не задурила. А в Петербурге у меня и нет, считай, никого. Ну да ничего, и в Петербурге не пропадем, а для дела оно и лучше, в Боткинской-то больнице вакцины всегда свежие, у них лаборатория своя, и в Ладогу и Выборг тоже они поставляют.
Ну вот, говорю, теперь слушай, рассказывать тебе буду ответ на твой вопрос. Начну издавна, за сто лет, издалека, из Франции, была такая земля, то есть земля-то и сейчас есть, и даже люди там живут, и называется даже по-прежнему, только теперь она маме-Руси, как мы с тобой, приемная дочка, а как так получилось - слушай. Уже больше ста лет тому в этой земле жил человек, звали его Луи Пастер, и был не не врач, как обычно говорят про него, а физик и химик, ученый, работавший для виноделов и пивоваров, как Михайло Василич Ломоносов работал для Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. Он изучал брожение, всякое и разное - молочное, винное, масляное, это когда масло прогоркает - и он был первый, кто доказал, что это не химическиие реакции, самостоятельно превращающие одно вещество в другое, а особое явление с отдельным названием и своими причинами. А причины - мельчайшие, невидимые глазу организмы, такого же размера, как и те, какие вызывают болезни людей. Эти организмы питаются молоком, соками фруктов, солодовым суслом, маслом - и меняют их качество. А болезнетворные питаются содержимым тканей, из которых состоит тело человека, соками мышц и кожи, полых и плотных органов и даже костей. И понятно, что человек, который нашел одних невидимых глазу животных, найдет и остальных, если дать ему немного денег и чуть больше времени. Пастер открыл мельчайшие организмы, виновные в заболеваниях людей холерой, возбудителей родильной горячки, сибирской язвы, бешенства и нескольких других страшных заболеваний, косивших людей и скот, как коса траву. Он же разработал первую теорию иммунитета и создал вакцины от этих болезней. И он оправдал англичанина Эдварда Дженнера, которого считали шарлатаном и жуликом, несмотря на то, что уже к дню рождения Пастера его противооспенные прививки спасали жизнь многим и многим людям. Прижизненная его главная история и главное дело - это создание вакцины от бешенства, которая спасла в том числе и русских людей. Он же предложил метод обеззараживания пищевых продуктов путем длительного несильного нагревания, носящий в его честь название пастеризация. На заправках так обеззараживают молоко, пиво, приготовленное мясо и рыбу, ряженку и все прочее, что мне и тебе сейчас доступно купить с собой в дорогу на заправке или что в караванах подают в пути.
Только я собралась вдохнуть и продолжать, как кондуктор меня прервал. Вы, сударыня, я прощения прошу, не будете ли любезны пройти в кабину и повторить все, что вы рассказываете вашей спутнице, по системе вещания внутри колонны, и продолжить ваш занимательный рассказ там, если вас не затруднит. Я и растерялась. Да я же, говорю, не лектор, я вот товарке рассказываю, отреченые мы, прививаться едем, такое наше правило. Он выслушал, козырнул - я, говорит, все понимаю, но рассказ ваш важный и нужный и для водителей и для всей колонны, а то на свободную лекцию наших мужчин ведь кнутом не загонишь, а так хоть что-то будут знать. Я смутилась, аж до слез, краска в лицо бросилась, стою не вижу ничего от смущения... а что делать, уже и отказаться неловко, кто я такая, чтобы людей манежить ни за что. Ну хорошо, говорю, только мы вдвоем пойдем, Нежата будет мне вопросы задавать, а я на них отвечать, а то одна не расскажу, не справлюсь. Кондуктор кивнул и сказал - что же, извольте вдвоем, если вам так лучше. И пошли мы в кабину. Кабина большая, сидений в ней шесть штук - одно водительское, другое штурманское, третье за штурманским, для подменного, четвертое над первым, на нем стрелок сидит, то есть так называется, что стрелок, на самом деле его задача весь караван до головной машины сверху видеть, и перед головной примечать кабана* и жука*. И еще два места для радиста и механика, которые в пассажирских машинах пустые обычно, потому что в пассажирском вагоне ни механик ни радист не нужны, а вместо них или установлен магнитофон, передающий музыку на всю колонну, или сидит приглашенный конферансье-разговорник, который едет бесплатно, зато всю дорогу трещит, не умолкая, или с листа, или из головы, главное чтоб водители смеялись, потому что в колонне ехать без веселья нервы нужны железные, чтобы ни в переднего не въехать, ни заднему на нос не сесть, ни на штурмана не выбеситься. А тут вот нас посадили. Кондуктор включил трансляцию, поздоровался с колонной и объявил, что пока колонна следует, в пути можно будет прослушать рассказ про вакцинацию и ее значение в жизни граждан российской империи, и на этом он передает микрофон сударыне, которая будет рассказ этот вести. Я вздохнула поглубже, ладошку об чулок незаметно вытерла, микрофон взяла - здравствуйте, говорю, господа и дамы, а так же судари и сударыни, зовут меня Есения Легкоступова, я отставная медицинская сестра, пенсионерка медицинского ведомства, действительная гражданка и представитель волостной чумной стражи, и я расскажу вам о вакцинации всех видов, которые есть в России, а помогать мне, задавая вопросы, будет действительная гражданка Нежата Речникова, курьер российской государственной почтовой службы, едущая на первую в своей жизни вакцинацию вакциной ДДТ, про которую, среди прочих, мы будем вам рассказывать. Перед тем, как нас позвали к микрофону, Нежата спросила меня, почему прививки такие разные, что одни люди за них деньги платят, а другим за то, что они прививаются, положены выплаты из казны и бесплатное наблюдение врача на послевакцинационный период. Если начинать рассказ с самого начала, то надо вспоминать жившего в восемнадцатом веке в Англии врача Эдвара Дженнера и его прививки от оспы, которые считались колдовством и жульничеством одновременно, и рассказывать про то, как француз Луи Пастер, изучая процесс винного брожения по заказу виноделов Франции, нашел вместо химических реакций мельчайшие живые организмы, вызывавшие сбраживание сусла, и как он начал исследовать другие такие организмы и нашел среди них болезнетворные, и как он изобрел способ обеззараживания продовольствия, защищающее от порчи мясо. молоко, пиво и многое другое. Но расскажу я вам совсем про другую историю, которая произошла при жизни Луи Пастера во Франции и в России, так получилось. Весной тысяча восемьсот восемьдесят шестого года в город Белый Смоленской губернии прибежал бешеный волк и стал нападать на людей. От него пострадали священник отец Василий Ершов и еще 19 человек. Все эти люди были привезены сначала в городскую больницу, затем в Петербург. Чины и власти города Белый списались с Пастером и он согласился принять русских больных на вакцинацию, для них собрали деньги и отправили их в Париж, где их и вакцинировали от собачьего бешенства, которым и болел покусавший их волк. Из девятнадцати пострадавших шестнадцать, не считая священника, выжили, несмотря на то, что время было упущено и вакцинация была произведена со значительным опозданием. Умереть, если бы вакцинирования не было произведено, предстояло всем им. Надо сказать, что врачебное общество того времени с подозрением и без всякого уважения относилось к работе Пастера, ведь он не был врачом, и с точки зрения врачей, не мог ничего смыслить в лечении болезней людей. А он платил им тем же, не разрешая распространять свой метод за пределами родной страны, да и внутри страны не особенно старался защищать и продвигать его. Исследования Луи Пастера о микроорганизмах оплачивал пивной завод, дававший ему деньги на реактивы и оборудование. Они же оплатили ему и билет на международный научный конгресс. Он отвечал своим покровителям самой преданной и искренней приязнью. Когда на конгрессе Пастеру дали слово, он первым делом принялся развешивать на сцене рекламные плакаты с пивом. А начал свое выступление словами, что это пиво – лучшее. И лишь потом перешел к рассказу о микроорганизмах, вызывающих брожение, и о других подобных им, болезнетворных и гибельных для людей и скота.
Нежата наклонилась к микрофону - Ена, а что дальше было с русскими в Париже и как вакцина от бешенства попала в Россию?
Да, говорю, дальше с ними было вот что. Отцу Василию после вакцинации произвели успешную пластическую операцию на лице, о чем сообщали парижские газеты. Все больные, кроме троих, выжили и вернулись домой, сначала в Петербург, затем в город Белый. Но и эти трое умерли не напрасно. Когда они, несмотря на полный курс вакцинации, начали умирать, Луи Пастер и понял ошибочность решения о единственном центре вакцинации в Париже. Он переступил через свою неприязнь к врачам, но не своим соотечественника, а к русским докторам, которые рискнули воспользоваться его методом, чтобы спасти людей, несмотря на то, что на родине Пастера его методу доверия не было. Он разрешил открыть прививочные станции в других странах, но имел в виду прежде всего Россию. Первым позволение об организации такой станции в России получил доктор Николай Гамалея, стажировавшийся у Пастера. По его имени сейчас называется любой прививочный кабинет в любом уголке России и Европы. Город Белый сейчас знаменит монастырем святого Василия с волком и одним из самых крупных в России обществ чумной стражи,известных вам как архангельское сообщество или ангельские дружины. Луи Пастер умер пятого октября тысяча восемьсот девяносто пятого года. В последний путь его провожала не только вся Франция, но и весь мир. В составе траурного кортежа проследовало около трех сотен депутаций. Среди безбрежного моря писем и телеграмм с выражениями скорби особенно много соболезнований было из России. В том числе и из города Белый послана была телеграмма на имя мера города Русселя, где Пастер скончался, от властей города Белый, с посмертными благодарностями Пастеру за спасение горожан и соболезнованиями его родным и близким. Сейчас пастеровским называется любой институт микробиологии и вирусологии на континенте, включая Монголию, Японию и Китай.
Но ни Пастер, ни его институт не успели исследовать микроорганизмы, которые были еще меньше,чем бактерии, и которые мы теперь знаем как вирусы. Вот они-то и были причиной других болезней, вакцины против которых врачи не успели выделить и изготовить, когда поветрия упали на континент. Испанка, первое вирусное заболевание, выкосившее в тысяча девятьсот седьмом году каждого четвертого русского человека за меньше чем полгода, успела вернуться два раза, в десятом и в пятнадцатом году, чтобы догрызть оставшихся в живых, прежде чем люди поняли, что надо делать для того, чтобы от нее защититься.
Нежата зябко поежилась на своем кресле, сглотнула - сколько же осталось в живых-то после этого? Я к ней наклонилась, за руку взяла и в микрофон сказала, со всех сил держа дыхание и голос - не более чем каждый шестой. А в некоторых губерниях и меньше того, один из восьми. Но Европе повезло еще меньше, потому что там в живых осталось от каждого пятого до каждого десятого, смотря о какой стране говорить. Страны те после этого через короткое время существовать перестали. Семнадцатый год все изменил, причем с нескольких сторон сразу, давайте все отдохнут немножко, и после этого я расскажу, как именно все изменилось и почему.
Кондуктор переключил трансляцию на магнитную ленту с катушки, из динамика разлился рекой по весне широкий мужской баритон, певший что-то из Есенина, на столик, где только что был микрофон, явился чайник с чаем, вазочка с печеньем, сыр, масло и ломтики белого хлеба. Ставя нам сахарницу, он сказал - четверть часа у вас, потом продолжайте, у меня ленты с музыкой на дольше не хватит.
---
*кабан - грузовик, идуший без груза впереди колонны и весящий больше всех машин в колонне, его задача - проверять дорогу на прочность и безопасность для каравана, чтобы если в полотне дороги есть разрушения или опасные места, груз и пассажиры не пострадали.
*жук - тяжелый мотоцикл с коляской, прокладывающий колонне дорогу там, где недостаточно света и/или нет бетонного покрытия.