Как земля стала и воду затянуло полностью, кроме ключей и самой стремнинки, мужики стали зимнюю переправу ладить, чтобы паромщику отдых дать, а столоваться ко мне бегали, у меня дом хоть и невелик, а десяток за стол поместить можно, если локти не растопыривать, а вдесятером там дел на два дня: канаты настелить, на них доски намостить, надо льдом приподнять на воротках, и столбы в берег вморозить, и до весны пешая и тележная дорога, считай, есть, а на шоссейке мост свой. Я кондер*-то мужикам поставила, присела у печки и стала было думать, как же Нежату из курьерских смен вызволить на прививку-то, а то непорядок. Ну думаю себе и думаю, мысли сами по себе варятся, кондер сам по себе в котле кипит. Мужики припас оставили, картох-пшена-луку, ну я загрузила, гляжу - еще и на завтра хватит, а может и останется, с запасом принесли. А приварок я на столе сложила и задумалась. Грибы-то с салом в одном котле не поссорятся, еще куда ни шло, да и половина копченого куренка там лишней не будет, как-то да примут в компанию, а вот полкоробки* снетка меня озадачили. А, думаю, ладно, вечером после работы чай пить придут, так с сухариками на стол выставлю, тоже дело.
Ну и пока печка топится, чайник на губешку-то и сунула, а воды там было немного, чашки три, думаю, пока сижу, хоть чаю выпью, потом же не до того будет. Ну и на вскипевший чайник редко бывает чтобы кто-то не заманился. Заманилась как раз Нежата, да не одна. Вошли, поздоровались, Нежата мне представляет вот, говорит, это Грегаль, наш новый курьер, и у ней к тебе дело. Я им - дела, говорю, делами, а чай готов, проходите греться. Нежата-то привычная, разулась быстренько, шкуру дорожную на крюк за дверь определила, раз-два - и за столом она. А эта вторая... светы ясны, я два раза в котле помешать успела, пока она ботинки расшнуровала да сняла. Потом прямо на пол в сподней в носках встала и ремни расстегивать начала. Я к Нежате через стол нагнулась - слушай, говорю, а за рулем-то она как же? Нежата плечами пожала - нормально, говорит, за рулем. Ладно, налила им чаю, себе тоже плеснула полкружечки, Нежата чаек водичкой себе разбавила, у меня холодный кипяток в кувшине стоит, чтобы если пить, так чистое. Смотрю, вторая-то, Грегаль эта, кипяток прям с огня хлебает, не морщась даже. Я на нее еще разок глянула - и призадумалась. Нежата тем временем чай быстренько допила, и гляжу я - уже и ботинки шнурует она у двери. Да оно и понятно: день-то короткий, а по темноте проселками кататься то еще удовольствие. А эта вторая осталась. Я кондер помешала, к столу вернулась - ну и что у тебя за просьба, спрашиваю. Она взгляд от стола подняла - стылый, тяжкий - мне, говорит, женское в дороге не надо, есть ли средство, чтобы прекратить это все вообще, и лучше бы навсегда, вот мне бы его. Я на нее смотрю и думаю - да тебе, милая, женское и вообще не сдалось, не только в дороге: тощей мощей, камней черней, в чем и душа держится, одни глаза светят да нос торчит. Да средство-то говорю, от всего есть, топор вон от головы чем не средство, только средства бывают разовые и окончательные, и окончательное употребив, назад-то путь найти непросто будет, если и вообще будет он. Как бы не пожалеть потом, не тебе так кому другому. Друг-то сердешный есть у тебя? Она головой крутит - нет, говорит, нет и никогда не было, мама только. Что, говорю, и отца тоже не было? Она плечом жмет - ну какой-то был, наверное, я не интересовалась. И так у нее это "лась" с запиночкой вышло, с заминкой, мне даже резануло по уху. Говорю ей - посиди пока, я тут с кондером закончу. К печке повернулась, стала приварок на сковородку собирать, грибы отмокать поставила, сало, подумавши, трогать не стала, полкуренка покрошила, морковки с луком настрогала, по сковородке гоняю ложкой, а сама думаю - какой грех на душу взять, то ли человека без помощи оставить, то ли в естество человеческое влезть поперек божьей воли. Слышь, говорю, красава, у тебя в брюхе-то кроме кипятка пустого было за сегодня что? А она мне спокойно так - да нет, говорит, я вчера ела. И опять это "ла" с запиночкой у нее идет. Ага, говорю, и как давно ты святым духом питаешься? А она в ответ молчит. Я ей - ты в молчанку-то не играй, мне ж тебе средство собрать надо, ошибусь - мало не покажется ни тебе, ни мне, а я тебя сегодня первый раз вижу, как я понять о тебе могу, кроме как с твоих слов. Она неохотно так - да как вот это началось - и с омерзением таким говорит, с ненавистью даже. А, говорю, женское-то? Поворачиваюсь к столу, а она аж серая сидит от злости, и губы в нитку. Ага, говорю, понятно все с тобой. До того еще терпимо было, а после стало хоть дух вон, так? Она кивает, и глаз кулаком трет. Так, говорю, средство я тебе дам, но под одно условие. Она мне - любое, говорит, условие. Год, говорю, будешь это пить, все это время будешь исповедаться еженедельно, а через год, если бог даст и все будет хорошо, поедешь в Санкт-Петербург в клинику доктора Пирогова, там пройдешь освидетельство, дадут тебе документ, с ним пойдешь в храм Иоанна Воина и примешь малый постриг, имя при этом тебе поменяют на мужское, и о том сделают все положенные записи. И дальше как тебе быть, тоже объяснят. Курьером тебе после этого быть уже не получится, разве что караванным*, ну да что загадывать, год еще прожить надо. А беда твоя называется синдром Александрова*, по имени, нареченному государем Александром Павловичем первой женщине в России, жившей и воевавшей под мужским именем. А она из-за стола, смотрю, вышла и мне до земли кланяется. Ладно, говорю, не дури, принимай вон туески, сейчас тебе средство собирать будем, пока кондер пыхтит. Собрала я ей цветков иван-чая, боровой матки и вороники сушеной поровну. Вот этого, говорю, по чайной ложке в день надо заваривать и пить. Заваривать просто, залить горячей водой, подождать 15-20 минут, процедить и готово. Но это вспомогательное, без которого главное правильно не сработает, а главное я тебе сейчас выну и дам. В подпол залезла, там у меня стояла банка стеклянная, и в ней в монопольке настаивались штук пять водяных лилий. Вот этого, говорю, надо каждый день по чайной ложке выпивать первые полгода, потом можно пореже, но первые полгода надо каждый день, ни дня не пропуская. И так оно будет меньше, меньше, и года за два совсем сойдет на нет даже если у тебя женское началось... тебе годов-то сколько кстати? Она мне - двадцать пять. Надо ж, говорю, я бы больше четырнадцати и не сказала, ну да оно так обычно и бывает, видала я таких. А началось женское-то когда у тебя? она плечом пожала - да в семнадцать вроде. Не раньше, спрашиваю? она мне - не, точно не раньше, мама уже странное думать начала, а мне и так хорошо было. А, говорю, ну тогда быстро будет. Может, и за год обсохнет. С тем поставила ей банку и мешок с травой в корзинку и спровадила ее с глаз, пока мужики не пришли.

Только мотор рыкнул да затих вдалеке, мне опять стучат. Я думала, кто-то из мужиков прибежал с обедом поторопить, а не угадала. Кудемир пришел. Да такой пришел, что я на него глянула и первое что сказала вместо здрасьте - ты, говорю, хоть пешком шел, за руль не взгромоздился в этаком виде? Он головой мотает - не, тарантачка там осталась. Где, говорю, там-то? на дворе что ли оставил? Он опять головой крутит - не, говорит, в лесу. Ена, короче, тут такое дело... надо заложника* поднять, я нашел тут. Ага, говорю, понятно. Сядь посиди пока. И подпол опять открываю, да не просто открываю, а вниз спускаюсь по лесенке за четвертью, а в четверти - черная бражка. Я ее из вороники и делаю, засыпаю сколько найду в трехведерную бутыль, ставлю в холод и там она бродит медленно, а после снега сок сливаю аккуратненько и заливаю водой, и она снова ходит, а потом опять, и уж как все три воды вместе сойдутся и сколько-то постоят, можно пить. Она пенится не как квас, как рейнское, скорее, но очень уж злая. Любой страх выгоняет, и вместо него дает злобу, прозрачную и спокойную, после стакана, было дело, кто-то из мужиков на спор от крыльца с забора из ружья сосульку сшибал, а штакетник целый остался. Вот я Кудемиру стакан и нацедила - давай, говорю, лечись. И пока он пил, спрашиваю - слушай, ну заложник и заложник, чего об нем беспокоиться, зима же, весной разберемся, как просохнет. А он только головой покачал - не, говорит, нельзя, наш он, сельский, из Новой. Я подумала, из бутыли себе налила немножко тоже и ее обратно в подпол убрала, пока не запенилось, вернулась, приложилась к стакану-то... и кто ж, говорю, пропал у вас? Он поморщился так - да ты его знаешь, приходил он, с черемухой-то, когда ты нам ее свалить не дала. Я головой качаю - не, говорю, не знаю, и в лицо не помнила никогда, и по имени не назывался. Но надо так надо, собирай сельских, кто не нервный, я с вами пойду, его ведь одним куском желательно отправить-то. Кудемир в село пошел, а я собираться стала: теплое на себя, короб для растопки за плечи, бабье на пояс, полушалок на голову, кожух на плечи, рукавицы в карман... вроде собралась. башмаки-то обула, стою и думаю, чего с собой не взяла. Думала-думала, да и засмеялась. Чего я не взяла, то я тут же, в Новой и потеряла, было у меня колечко, армейское еще, дорожный перстенек "спаси-сохрани" с богородичным крестом травленым в нем, всю войну прошел со мной, все госпиталя, а тут потерялся на второй, что ли год, я еще к сельским на вечерки бегала, после того, как нам черемуху-то вкопали, вскорости. Вспомнила бабка, как девкой была, да сама же над собой и посмеялась. За порог вышла, а там уже делегация стоит - кто с топориком, кто с пилкой, кто с мешковинкой, собрались в общем. Лежал-то он недалеко, только в болотину вмерз неудачно, вырубали его в два топора и пешней помогали, ну да ничего, справились. А как на костер положили и зажгли, я людям-то сказала отойти подальше, потому что в огне заложники, бывает, чуть не чечетку пляшут, и смотреть без привычки бывает на это очень даже жутковато. А сама рядом осталась, от огня недалеко, так чтобы терпеть было можно, а по морозу это близко. Ну и как начал он руками махать, из костра-то и выпала искорка малая, малая, да не алая, серебряная. Я ногой притоптала ее и дальше стою, огонь слежу. А потом минутку улучила, наклонилась, чтобы ему обратно его собственность забросить - смотрю, а собственность-то не его, а вовсе даже моя. Перстенек тот самый. И богородичный крест на нем черный весь. Паня меня спрашивает - Ена, что там у тебя? А я ей - да ничего, пепел. Домой пришла - уж дом пустой был, мужики поели, и доработали, и чаю попили, и посуду за собой помыли даже и на печку выставили. Оглядела я дом, вышла во двор, благо что темно и ничего не видно, черемуху за ветку пригнула, колечко это несчастное на мертвый сучок, который повыше, надела и отпустила. В дом зашла - долго-долго руки мыла, и такая злость меня взяла, что даже есть не стала, так спать легла, а когда этот недоумок во сне мне приснился, так ему и сказала - заигрывать, мил человек, надо с пряниками, а не с подлянками и воровством, а теперь уж иди, бог с тобой, какова вина, таков и ответ, и про грехи твои с подложными свидетельствами о смерти пусть тебя те детки расспрашивают, которых ты убил, считай, своей рукой, и если тебе невдомек, откуда я это знаю, то оставайся и дальше в неведении.
А разгадка на ту загадку на самом-то проще простого: утоплый в луже - это или пьянь подзаборная, а у нас таких нет, или кто-то, кто у лесных пытался барыш себе выгадать на разбойном или воровском деле. А болотинка-то, в которой его нашли, была курице по колено. Видно, документы он братьям Огнёвым сделать-то сделал, да захотел за них лишнего, вот они его и наградили, как положено у лесных, свободой и полным отпущением всех грехов. Вот так оно - и жил стыдно, и умер скверно, и украсть не посмел, и любить не сумел, только напакостил, прибирай теперь за ним.
С утра пока мужики не пришли, воды нагрела себе, вороники с медом натерла и ею целиком вымылась, и голову тоже, чтоб дымом не разило, а постельное все вывесила на мороз, чтоб перед стиркой проветрилось. А что: уборка так уборка, раз взялась, так уж чего лениться-то.

------
*кондер - густой суп, базовые компоненты которого - пшено, картофель и лук, а остальные случайные и зависят от того, что есть под руками у повара. Готовится он так: сначала варят пшено и картофель, затем на сковороде подготавливают "приварок" - заправку в суп, состоящую из того, что нашлось под руками - и заправляют ею суп, после чего доводят его до кипения и оставляют "подходить" на очень слабом огне.
*коробка - мера объема продуктов, обычно сушеных овощей и вяленой рыбы, но так измеряют и сушеные фрукты тоже, делается из сосновой щепы или бересты по образцу японских шкатулок для дорожной еды. Полная коробка весит 800 граммов.
* караванный курьер - один из двух курьеров, едущих с длинными возчиками, и обеспечивающих сообщение между машинами на длинных "плечах" - перегонах между населенными пунктами
* синдром Александрова - в нашей реальности это называется транссексуальностью
*заложник, заложный (заложенный) покойник - человек, умерший вдали от жилья и вовремя не погребенный.