Его, калган-то, в этом году последний брала, перед самыми заморозками, уж земля чуть не с полудня стылой водой пахла. Корни поздно зрели в этот раз, я как таволгу брала, на взгорок вышла, ковырнула раза два - не, еще неделю ждать надо, никак не меньше. Вышло, однако, почти через две, потому брать оставалось по самым маковкам, а ниже он недоспелый спать ушел, спрятался. Ну и так, по взгоркам-по холмикам, всю округу обошла, ну да известное дело: курочка по зернышку клюет, а весь двор заляпает, тут корешок, там два, а за четвертым уже снова переходить надо, ну да оно ничего, заодно со всеми поздоровалась, хоть издалека, а повидались. Один день за селом ходила, там сельские свое делали, кто огород перекапывал, кто лук собирал, кто под капусту солому клал, чтобы заморозками не побило, кто клубнике перед зимой землю хвоей подсушивал да усы подрезал, они внаклонку, я вприсядку, вот и поговорили. Другой день к смертным камням аж забрела, гляжу, там Лад Самослава ролле учит, крючки-зацепки показывает, Самослав уже весь мокрый, а местами и в песке, ну да оно дело такое: дурного-то плясуна в дальний караван не возьмет никто, а если вдовый и притом не длинный возчик, то с детьми возись как хочешь сам, монастырю платить денег не хватит, а братство* их возьмет только с тобой, да еще приживешься ли, да и нет у нас по округе мужиков, кто себе брата ищет, открыто никто не говорил, ни плотники, ни кожевенники, ни красильщики. А идти к мужику в дом на чужих детей, если их мать, будучи за ним, с собой покончила, дур нет. Да и свободных кроме него - выбирай не хочу, три братства, да почтовая станция с телеграфистами, да заправка рядом, так что теперь ему только на дорогу, в ином раскладе он бобыль без разговоров. А в сестринство* отдавать -так они не дешевле монастыря обойдутся, только и счастья, что не все деньгами платишь, а половину собственным горбом, а жить-то когда-то тоже надо. Ну, мимо шла, они меня углядели, поздоровались, я Лада спросила, как дела, как здоровы, он поблагодарил за заботу, на Самослава-то смотрю - а с мелкими-то, спрашиваю, кто у тебя? А он и ответствует - а девочка-курьер с почты, я ей разрешил у нас во дворе мотор перебрать, заодно и приглядит. Гляжу, у Лада глаза как ложки стали, большие и круглые, ну, думаю, кто-то из них домой вернется и на себе во двор целу грядку принесет. Лук посадить, или там картоху, если одежду обтрясти от песка, этому кому-то вполне хватит, и что-то мне кажется, что это будет тот, у кого имя длинней. Ну, посмотрела, по маковкам и около камней раза три ковырнула, да обратно к селу пошла, там еще кусочек оставался, плешка и два взгорочка, и как раз около его двора, почти впритык к забору. Подошла, ковыряю себе земельку, а во дворе у крыльца доска положена, на ней ветошь расстелена и над ней Нежата сидит, машину свою обихаживает, а рядом двое самославовых колобков катаются, и чем-то таким интересным играют. Я пригляделась - и ахнула: у них в руках-то мотанки*, одна шестиручка, другая бабье счастье. Это ж, думаю, кому себя настолько не жаль-то, или он для них жены-покойницы заветный сундучок открыл. смотрю, а один из мелких, не то одна, не помню я, кто у него, к Нежате-то бежит с куклой и кричит ей - а как ее зовут? А она отвечает - теперь уже никак, как назовешь, так и будет. И пока говорила - слышу я, в воздухе будто недостает чего, а потом поняла почти сразу: песни недостает, она в железе-то ковырялась и себе выводила тихонько, да не что-нибудь, а вьюна*.
Ох же ты ясный свет, бело небушко, это ж надо над собой такое измыслить, чтобы мотанки свои чужим детям отдать в игрушки, это ж как себя не хотеть и не беречь надо, то ли местом навеяло, то ли мало ли что. Я к забору-то подошла, благо идти там было шагов наверное восемь, и ее окликаю - Нежата, говорю, Волховна, доброго дня тебе и всяческой удачи, и позволь тебе попенять, что не заходишь, вот например с этим своим делом могла бы и ко мне прийти, у меня в сподней специальная для таких дел лавка есть, я на ней и стираю, и корни разбираю, и чего только не делаю, а если на ступеньку горней сесть, то всю мелкую работу можно сделать в доме в тепле, чай замерзли руки-то у тебя, а мотор точность любит, я хоть и не езжая, а пешая, а и то знаю. Она руками черными развела - так, говорит, Есения Саяновна, грязища такая, кому это в доме надо? Я ей в ответку тоже руками развожу, в песке чуть не по локти - так, говорю, какой же труд без грязи-то бывает? грязь не стыд и не позор, мылом потрешь и смоется, а лавку и ножом построгать недолго, если что, да и стелят на нее в три слоя перед работой в любом случае. Так что в другой раз ты не менжуйся, ты ко мне иди, я рада буду. Ну и тут же, пока она мыслями не убежала, вопрос ей и задала - куклы-то у мелких, ты что ли дала? Это твои? - а она мне кивает так, кривенько ухмыляясь - мои, говорит, были, да как раз позатем летом мадама Воскобойникова их с полки над лавкой моей смела и топтала, я с собой-то забрала, как убегала, да ломаные они, и выкинуть жаль, я их с писявого детства помню, а и держать теперь при себе бессмысленно. Ага, говорю, и сама смотрю - солнце уже пяточкой горизонт трогает. Ты, спрашиваю, машину-то обиходить успела, а то не жарко, и двое архаровцев у тебя весь день под руками крутятся? она опять усмехается так кривенько и усмешечка знакомая, а где видела, не припомню я - да нет, говорит, конечно, какое там. Ну, говорю, тогда собирай все свои сокровища в ветошь, ставь коня своего на ноги и давай ко мне собираться. А у меня из-за спины задорно так - а вот и я! - хозяин дома возвратился, как я и думала, весь в песке, встрепанный да взмыленный - знатно его, видно, Лад погонял. Дети к нему бегут, а он их небрежно так отстраняет - ну что, гостьи дорогие, чаем хозяина напоите? Нежата, смотрю, и замерла, не знает, то ли в дом идти и чайник ставить, то ли собираться и уходить. Я ему так ласково - ну ты сам посуди, какой тут чай, у нее руки черным-черные, я в песке по уши, давай уж ты сам, а мы ко мне пойдем отмываться. И бегом-бегом увела ее, пока он, рот раскрывши, размышлял. По улице уже на тропу сворачивать собирались, как Лада встретили - он Нежату за руль придержал - и вам, говорит, доброго вечера, припозднился я, подметал за товарищем. А, говорю, дело хорошее, нужное. А мы вот ко мне идем, заканчивать то, что утром начали. Он покивал - тоже, говорит, неплохо - на том и разошлись.
Ко мне пришли, я лампу керосиновую зажгла, на стол поставила, керосину в банку отлила, скамью из угла вынула и в три слоя, как сказала, бумагой оберточной использованной застелила, она у меня за ларем с растопкой копится на всякий случай. Себе тоже лист взяла и калганные корешки на него на стол высыпала, от песка отколотить. Вот, говорю, Нежата Волховна, ты своим занимайся, а я свое пока поделаю, а как чайник соспеет, будем ужин думать. А чего его думать, пшено я с утра кипятком залила и в печке оставила, зажарить сала дело пяти минут, размешать и готово, с чаем милое дело.
Она села к горней-то спиной, и думает, что не слышно ее, и опять тихонько так вьюна завела, а я ей - ты, говорю, не держи в себе, не стесняйся, дай чувству голос, ничего, у меня можно. А сама и думаю, интересно, голуба душа, где ж ты засечешься.
Ну что дева у окна дожидается - это у нее вышло без проблем, да и странно было бы, хотя всякое бывало, и что с таким делать, я тоже знаю. Про от погреба ключи тоже выпелось, хотя голос и заерзал, да и какие там ключи, при такой-то доле. Про свет Егорушку тоже легко выпелось, только мне не понравилось, что голос легкий стал, как воздух от церковного звона, так про уже решенное поют, когда по живому отрезали, зная, что и зачем делают. Про сундук с бархатом спела легко, но даже со спины слышно было, что ей самой смешно. Про клобук с мантией и про длинный посох да суму как пела - чувствую, голосу радуется, хорошо ей петь. А вот про звали ее хороводы водить, слышу - засеклась, другая б на ее месте замолкла, а эта нет, только плечики приподняла, собралась и вывела таки, хоть и кое-как, что, мол, не мое, и это тоже забирайте. Ага, думаю, вот о чем твое горе, вот где тебя под коленки подсекли. Крысу эту подпорожную вспомнила тихим словом, и дальше слушать стала, что ж она дальше себе думает. А она встала, руки ветошью вытерла, гляжу - а на лавке на тряпке мотор лежит уже собранный. Все, говорит, собрала, завтра поставлю. Я ей - а ты ж не допела, - а она - а я дальше и не знаю. И улыбается так растеряно. Я ей - ну, не знаешь так потом узнаешь, как узнаешь, тогда и допоешь. А пока руки мой и давай ужин делать. Ну, пока она руки отскребала, сначала керосинчиком, потом щелоком зольным проварным с песочком, потом содой, я успела корешки обтрясти и даже в мисочке прополоскать, завернула в мокрую тряпку и положила в сенцы в холод, чтоб отлежались, потом мы с ней сели к столу, я было рот открыла говорить, смотрю, а у ней глаза слипаются. тебе, говорю, ходовое-то тоже ведь перебирать надо? Она головой кивает, а сама в тарелке чуть не спит. Ну, говорю, ясно, утро вечера мудренее, ступай-ка ты, девушка, на полать, назяблась за день, давай спи и грейся, разом два дела и сделаешь.
Сама в кут ушла и стала думать, как же быть с ней, да на том и уснула. Во сне было лето, и калган цвел длинными плетями с желтыми искрами цветов, я оглянулась и увидела, что стою у входа в смертные камни - а на камне сидит Черный собственной персоной и манит меня пальцем подойти. Я упираться не стала, пошла, на другой камень присела, говорю - зачем звал, ава? - а он мне строго так говорит - скажи Ладу, чтобы это чучело сюда больше не водил, видеть его не хочу, и танцевать роллу он не будет, я так сказал. Кого на самом деле учить надо - так это то сокровище, которое у тебя на полати спит, вот где жемчуга и алмазы, пусть глаза протрет, дурак. А чтобы ты всерьез отнеслась и не забыла - вот, возьми, будет тебе напоминание - и подает мне пучок калганных стеблей с цветками. Я проснулась, вздрогнула, смотрю - а в руке-то и правда пучок травы. Пригляделась, свет не зажигая - та самая трава-то, калган, и стебли свежие, и цветы еще целы, как и выжили в постели у меня. А на дворе конец сентября. Встала, поставила их в кружку с водой - утром, думаю, буду разбираться - и опять уснула.

------------------------------------------------------------
*братство, сестринство - формы совместного ведения хозяйства для групп мужчин и женщин, соответственно, в которые каждый новоприбывший вступает только с согласия всех остальных членов братства или сестринства, и в которых, точно так же, как и в родной семье, члены группы считаются наследниками первой очереди друг для друга - если только сестра или брат не вступают в брак, в этом случае связи сохраняются настолько, насколько группа решит правильным их сохранять. Братства и сестринства, как правило, владеют какими-то средствами производства или предприятиями, и нередко используются как приемные семьи, принимающие детей на воспитание до совершеннолетия или на время, определенное родителями, неспособными по личным или иным обстоятельствам заботиться о них. За работу по воспитанию детей такая группа имеет право выставлять цену, но только в том случае, если она имеет иной, основной, источник дохода. В противном случае детей такому братству или сестринству никто не доверит. Традиционно в братства отдают мальчиков старше 6 лет, а в сестринства - всех подряд.
*мотанки - ритуальные куклы, женские и мужские талисманы для разных областей жизни
*вьюна - песню "вьюн над водой"; вот тут: uraika.diary.ru/p199289634.htm можно примерно представить себе, какая и о чем она.