Пока сквозь людей с ней шли, вокруг тихо было, как если бы на улице, кроме нас и ветра, никого не было вовсе. Стояли они молча, и отходили с дороги сами и незаметно, как если бы не две бабы шли, а конная полиция ехала строем по трое в ряд. А как мы от них отошли, они и разбрелись, каждый тихо в свою сторону, как и не было ничего. Я еще подумала, что напрасно она их мордами-то натыкала, и себе рождество изгадила, теперь с ней не скоро здороваться станут, и им теперь друг на друга смотреть неловко, да только говорить с ней об этом сейчас резона нет никакого: вскинется, осаживай ее потом. Потому я ее спросила о другом - ты, говорю, мельника-то нарочно не назвала, или просто забыла? она на меня глянула - а глазища большущие, на пол-лица, и страх в них плещется... ну. думаю, беда, страх-то с холодом большие друзья, где один, там и второй, как бы беды себе не наорала на площади-то. От детей в больничку не больно-то уедешь, да и неизвестно, есть ли у нее договор с больничкой, и если есть, то на что именно. Детей на улице увидела - Стаська, кричу, Жиська, идите драники есть! Они и побежали. Смотрю - у малой щека белая, прихватило морозом - ну около земли, снег-то парИт, а ребенку много ли надо. Ладно, думаю, сейчас придем в дом, что-то да сделаем. Вошли в дом, Петра сунулась чайник из печи достать, да на ногу себе и вылила, причем порядком, почти стакан, стоит и воет от боли. Я у ней чайник забрала, на стол поставила, думаю, что же делать-то с ними, ведь в этом их развале и не найти ничего... смотрю - а на столе стоит миска с остатками теста для драников, мука, картошка сырая тертая и яйцо, для ожога и обморожения самое то, Жиське щеку сначала маслом со сковородки намазала, потом поверх тестом, а Петре просто так на ногу вылила, что в миске оставалось, посмотрела на нее - и поставила очистки варить, мало ли закашляет, чтоб паром подышала. А она на меня смотрит, тоскливо так, и говорит - голова заболела, зря я с ними ругалась, наверное, только тебе хлопот наделала. А я ей в ответ - зря, не зря, это нам время покажет, а оно еще не пришло, а сейчас пока не думай, а возьми из миски нижний блин и положи себе на лоб. Пока чай, пока драники, картофельные очистки уварились, я их размяла с гусиным жиром, Стаське показала плошку - завтра, говорю, сестре намажешь этим щеку, а на улицу пока не ходите, вот смотри, что я вам принесла - и показываю пестрый шнурок, плетеный из семи цветов пряжи, она и рот раскрыла. Я им показала и кошкину колыбельку, и гробик, и дверь, и все, что на пальцах из шнура выплести можно. На завтра хватит, а потом опять приду, посмотрю, что у них тут будет. А может и в земской лавке что-то им попадется стоящее, чтобы было себя занять, пока на улице делать нечего. Подумала-подумала... Петра, говорю, а дай мне с собой картохи, я Нежате тоже драничков сделаю. А то ж ее с утра как в клетку засадят, так до судебного решения ей и поесть будет некогда, а потом и негде наверняка. А голодной своим ходом по снежку да по темноте шлепать - так наутро она будет не лучше чем ты сейчас, и дальше первого столба не уедет, а работать ей надо сейчас будет вдвое против прежнего. Петра только рукой махнула - да бери, говорит, конечно, могла бы и не объяснять. Я и взяла. Много-то брать не стала, на драники только, чтобы тяжело не нести. Для себя у меня те смешные клубни, что Радослава дала, в подполе лежат, они на картошку похожи, только варить их надо чуть не полдня, ну да я и не спешу, когда готовлю. Пришла, картохи намыла, натерла, муки добавила, куриных яиц у меня конечно нет, но на такой случай в драники можно сыпануть овсяного толокна, будет не хуже, особенно если жарить на углях, а не на огне. Напекла на гусином жире, в оберточную бумагу увернула, и в берестяной туес спрятала, чтобы не пахло в присутственном месте. Еще клюквы с медом натолкла, водой залила, две фляжки так сделала, одну себе, другую арестантке - и спать легла до утра. Утром встала рано, стала собираться. Нательное надела самое теплое, юбку нашла городскую, с круглым подолом*, ну битую-то под нее поддела, конечно, а то ж весь день сидеть в присутствии, а топят там не как дома, вместо сорочки рубашку с воротником, на нее под кожух кофту вязаную и шаль шерстяную, носки теплые чуть не до колена, на них городские ботинки на шнуровке, подумала-подумала... выбрала из теплых шерстяных платков самый простой и тоже положила в сидор, если урядник разрешит, дать Нежате завернуться, арестантская скамья-то холодная. А тут он и постучал. Ты, говорит, Есения Саяновна, решила ли? А, вижу, решила и даже собралась. Ну, пойдем, раз так. Я ему и говорю - Донат Мирович, яви милость, дай девочке шерстяной платок завернуться, в суде-то я ей никак не передам, а ее не к каторге ведь приговаривают, ей еще потом работать.Он руками развел - так это ж, говорит, нарушение порядка. Я на него один глаз прищурила, другим посмотрела - а ты, говорю, считай, что он у нее сразу был. Он мне в ответ бровь изогнул дугой, усы поправил - а и то, говорит, верно. Девушка, сударыня, вы платок обронили! Она умная, поблагодарила, платок взяла, свернула и в пазуху спрятала. Потом на меня глянула, одними глазами ухитрилась земной поклон отдать - и в стенку снова уставилась за решеткой у себя. Возчик за руль сел, мотор завел... поехали. Дольку нас трясло да полдольки покачивало, глядь - и мы на месте, у земства. Урядник вышел, мне руку подал, до коридора перед залом суда проводил, предложил присесть и подождать пока вызовут - и пошел за Нежатой. Стала я осматриваться, и вижу, на скамейке напротив сидит... и она, да не она: сильно старше, злее и скукоженая вся, голова чуть не по уши в плечи ушла, сама тощая, а руки на животе сложены, и живот тот выпуклый, как у беременной, да только на беременную она ничуть не похожа, а это ей спина скрюченная пузо сделала на ровном месте. И на меня уставилась, а глазенки злющие, как уголья жгут. А ништо, думаю, дыры-то не прожжешь, меня война не прострелила, где тебе тягаться с ней. И тут дверь входная открывается и казенный*, что при дверях стоял, аж к стене отходит. Потому как в дверь идет чуть не все село, да и если б только наше. И питьковские тут,и выдринские, и даже из Кутей вроде кто-то есть, шитых шалей кроме них никто в округе не носит, они отрезы покупают и сами вышивают, а с ярмарки не возят, им не до того. А Петры нет. Видимо или простыла, или детей оставить не с кем, после вчерашнего ее выступления...
Меж тем дверь открыли, объявили слушание дела мещанки Воскобойниковой Рубины Кимовны к действительной гражданке* Речниковой Нежате Волховне - и мы все вошли. Двое казенных, между которыми Нежату около земли не было видно, провели ее зал и закрыли в загородке для виновных и отвечающих по денежным делам. Мещанка Воскобойникова села на место, указанное судьей, а мы расселись кто где решил. Нежата смотрела в край загородки и лицо у ней было ровное-ровное... ну да я и у себя такое помню, дело обычное. Между делом тихо прошли в зал и сели на свою скамейку присяжные.
Судья сел на место, стукнул молотком по столу и начал слушание с оглашения иска. Вот тут-то сельские и языками подавились. Я-то эти пряники едала, и знала, что иск кривой весь до буквы, и по этому иску на Нежату где сядешь, там и слезешь, потому как иск эта дура подала как к дочери, а родительство ей теперь надо было доказывать, но вот только иск был подан на ежегодное содержание в таком размере, что на эти деньги можно каждый год лошадь менять, причем хорошую лошадь. И я помнила, что сейчас судья будет спрашивать Нежату, признает ли та родство, и если Нежата лицо удержит, то замена фамилии и отчества, обязательная при отречении, ее полностью оправдывает и все обязательства с нее снимает. А сельские-то эту пьесу видели в первый раз, и обалдели до полной потери речи - к счастью судьи и секретаря, который писал все что происходит в зале, и мог только молиться всем, кого знал и помнил, чтоб в зале не было много народу и чтобы те, кто есть, сидели тихо. А то ж два слова переврутся при записи - и назначай новое заседание. Нежата, умничка, вопрос выслушала спокойно и лицо удержала. А вот второй вопрос и я забыла, и она не ждала. Судья выждал, пока секретарь запишет за ней - нет, ваша честь, я эту женщину родной не признаю, и спросил - а вы с ней вообще знакомы? Нежата и опешила. Но видно, советчики у нее были поумней меня, и полгода с лета до зимы прошли не зря: она собрала мордашку в кучу, как при тяжелом умственном усилии, и проговорила - Ваша честь, я не поняла вопрос. Судья посмотрел на нее раздраженно и сказал - я спрашиваю вас, гражданка Речникова, были ли вы до сего дня знакомы с мещанкой Воскобойниковой, при каких обстоятельствах познакомились и в каких отношениях состояли? Присяжные, все шесть, выставились на нее, как коты на мышиную нору. Нежата голову подняла и стала смотреть на женщину, как на отражение в кривом зеркале, смотрела долго и спокойно, потом повернула голову к судье и сказала - может быть, и видела, не припоминаю. Но в отношениях с ней точно ни в каких не состояла. Хорошо, сказал судья, но истица утверждает, что приходится вам матерью. Нежата двинула плечом, завернулась поплотнее в платок - так утверждать-то, ваша честь, сказала, что угодно можно. Если докажет - дело другое, тогда моя вина, мне и отвечать, но для того чтобы доказать, ей надо свое присутствие в моей жизни как-то обозначить. Судья повернулся к Рубине Кимовне - есть у вас какие-то доказательства своей материнской части в жизни Нежаты Волховны Речниковой? Ими могут быть признаны: медицинские страховые листы, приобретенные вами на прежнее имя дочери, договоры на частное обучение, и выделенные вами дочери части семейного или вашего личного имущества... И тут истицу прорвало. Покраснела она - хоть прикуривай от нее. Встала, руки на перила ограждения положила - смотрю, дрожат руки-то, крупно так дрожат. А рот открыла - ну, думаю, сейчас сама себя и закопает. И так и вышло: она на судью-то смотрит и говорит ему - а я, ваша честь, детей не для того рожала, чтобы на них тратиться, а потом невесть куда отпускать, а затем, чтобы мне в старости кусок хлеба, стакан воды и теплый угол был. Судья в ответ даже бровью не дернул, дождался, пока она замолкла и вопрос повторил. Мещанка Воскобойникова гордо сказала - нет, таких документов у меня нет. Судья подождал, пока она договорит и сказал - суд удаляется для вынесения решения. Встал - и в зал вошли казенные, стало быть, мы все должны были выйти. Сначала вывели Нежату, потом открыли двери для нас. Мы вышли все сразу во двор, после часа в зале хотелось ветра, хоть бы и со снегом, и дышать. Я достала из сидора фляжку, хлебнула кисленького... вроде полегчало. Стала убирать ее обратно, и тут мне по плечу постучали: слышь, Ена... вас всех так полощут? я, не поворачиваясь, ответила - нет, не всех, некоторым везет. Но право имеют - до каждого. И до суда или до истечения искового срока в церкви лежит документ о перемене фамилии и отчества, и обернуть все назад можно в любой день. Завязала сидор, повернулась - а спрашивал-то тот самый... с черемухой... а я и имени не помню. Усмехнулась ему - а ты, говорю, до конца-то досиди, полезно. И поимей себе в виду, что это еще не весь цирк, смертельные номера будут во втором действии.
Ну, перерыв кончился, мы как раз успели подмерзнуть и вернуться в коридор, где дышала злобой Рубина Кимовна, со всех сил пытавшаяся изобразить такое же ровное лицо, как было у ее дочери час назад. Да и сейчас было, когда ее конвойные мимо нас вели в зал.
Суд вошел, присяжные расселись, мы тоже приткнулись по скамейкам, судья стукнул молотком и огласил решение, согласно которому иск к Нежате объявлялся безосновательным и отклонялся без обжалования, а сама Нежата объявлялась действительной гражданкой без семейных обязательств и родственных связей, и не имеющей прав и предпочтений в выборе места жительства. Я как услышала - аж ноги отнялись. Мне же такое же решение в Саянах в суде и вынесли, после чего вернуться до батьки Саяна я могла бы только на свои деньги и только если бы у меня была хоть какая надежда там зацепиться. Одним росчерком пера судья с присяжными, семь уродов, никогда не живших впроголодь по чужим углам и не имевших родителей, которые до Белой спровадят быстрей, чем в люди выведут, сделали из девки перекати-поле только потому, что кроме этой паучихи у нее на земле никого родных нет, и если даже есть у нее сестры и братья, так лучше бы не было.
И тут я услышала откуда-то сзади - Ваша честь, я возражаю. Судью который решил, что от нас уже отделался и сейчас ему тут не будет пахнуть коровником, аж перекосило. А у Нежаты глаза стали на пол-лица и на носу проявились веснушки. Паромщик подошел к судейскому столу неспешно, но как-то очень быстро и сказал: она Волховна, я Волховой, она мне родня по реке. За ним подошли двое баб и мужик, видимо, брат и сестры, сказавшие, что они речниковские, и Речниковы им родня, так что они тоже возражают против того, чтобы Нежату Волховну признавать лицом без родственных связей. Секретарь, сдувая челку со лба, строчил в протоколе. На скамье истцов сидела синяя от злобы Рубина Кимовна. Судья, однако, был калач тертый и решил вопрос просто - есть ли в зале, спросил, еще люди, признающие ответчицу родней? Вызвалась чуть не треть - ну понятно, что до кучи сподручней и в петлю лезть, и где один осмелел и высказался, за ним обязательно еще хоть кто-то да встрянет. Нежата сразу поняла, куда ветер дует, и на вопрос судьи, с кем из людей, признавших ее родной, она признает родство, сразу указала паромщика, речниковских и еще пятерых, а про остальных сказала, что со скамьи за людьми ей не видно, но по голосам вроде свои, В протоколе внесли правки. Нежате открыли загородку, она прошла в зал и села рядом с паромщиком. Судья огласил окончательное решение и объявил окончание суда, вошли казенные и приказали всем покинуть зал. В дверях, само собой, вышла толчея, так что когда я сумела пробраться в коридор, обещанный смертельный номер уже начинался - и прямо на глазах у зрителя. Рубина Кимовна шваркнулась на бывшую дочь, как собака, слетевшая с цепи, и вцепилась ей в волосы. Сельские превратились в соляные столбы, я подумала полвдоха и заорала - как в больничке на смене, только не сестру звала, а казенных, которые появились быстрей чем я замолчала, и драку растащили. Сначала отпустили Нежату, Рубина Кимовна, вися в руках казенных и глядя Нежате прямо в глаза, просвистела - прокляну тебя, гадину, жизни тебе не будет. Нежата взялась за растрепанную косу и спокойно сказала - а и проклинай, если бога не боишься. Ему решать, кому жить, кому тлеть, не тебе. Достала из кармана кожуха расческу и спокойно стала расплетать косу. Развернулась и по коридору пошла к выходу, ведя расческой по растрепанным прядкам. До крыльца шла так, что казенный, державший в руках ее бывшую мамашу, аж крякнул - ровно, как по нитке, и плечом не шелохнув, не девка идет, а лебедь плывет... только не белая лебедь-то. А как дверь за ней закрылась - на крыльце осела на ступеньки, стала вся бело-серая как снег, на меня посмотрела растерянно и удивленно - Есения, говорит, а я устала очень и дальше идти не могу. Я в сидор-то полезла, руки себе заняла - смотрю, а ей кто-то из мужиков сует воровайку*. Я огрызнулась - не вздумай, говорю, она с утра голодная, раскиснет сейчас и поморозится. Урядник и руками развел - а что ж, говорит, делать-то, эту сейчас отпустят... истицу... и будет нам снова-здорово прямо тут на крылечке. А Молодцов ему и отвечает - не, не будет. У меня тут знакомый с вагоном*, сейчас все сядем и домой поедем, в Новую. Вагон подъехал, мы кой-как погрузились, нас с Нежатой посадили вперед, я достала туес, развернула ей драники - на, поешь, говорю. С праздничком тебя, с освобождением. Она на меня посмотрела, прожевала - да не столько, говорит, с освобождением, сколько с родней. Освободилась-то я летом. А вот жить... да что уж теперь. Сейчас-то точно получится. Ну и ладно, говорю. Приехали до села, я сразу побежала к Петре, посмотреть, как она и малая ее после вчерашнего. Они были не ах, обе потные, жаркие и нехорошо квелые, я сбегала к Радославе за клюквой, заварила им, напоила, и Петра, забираясь в кут с детьми, сказала мне - а мельника я не назвала, чтобы меня там на части нахрен не порвали, он когда отрекался, его полсела в родню взяло, а что живет он один - так то другая история. Я тебе потом расскажу.
-----------------
*юбка с круглым подолом - имеется в виду привычный нам вариант юбки
*Казенный - рядовой полицейский
*действительный гражданин - официальное определение отреченного, в том числе сословное. Действительный гражданин имеет определенные привилегии, в том числе, приоритеты при устройстве на работу, но они уравновешиваются определенными обязательствами, в том числе все действительные граждане военнообязанные и призываются по необходимости, неважно, в военное или мерное время, в первую очередь.
*воровайка - очень плоская фляжка для спиртного, на пять-десять глотков, носится в кармане на случаи острой необходимости в спиртном в публичных местах.
*вагон - автобус.